подслушав тайные рассуждения Якова Насреддиновича. Сопельник с немым удивлением косился на Яшу, будто видел его впервые.
Посмотрев на своих соратников по несчастью, Яша перевел взгляд на себя и захохотал внезапно на весь отдел. Он сидел на затертой скамейке в родных цветастых сатиновых трусах, синей майке и в тапках, непонятно каким образом оставшихся на ногах у хозяина после стольких сегодняшних передряг. Яков Насреддинович настолько был потрясен своим новым обликом, а главное – новым мироощущением, что совершенно абстрагировался от таких приземленных вещей, как отсутствие верхней одежды при нахождении в общественном месте.
– Гриша, а мы ведь находимся в общественном месте? – с трудом прервав хохот, совершенно серьезно осведомился Ниязов.
Григорий Израилевич медленно перевел редко мигающий взгляд с дежурного сержанта на Ниязова и, помедлив чуток, изрек:
– Это несомненно.
В эту же минуту к решетке подошел угрюмый субъект крепкого телосложения в строгом штатском костюме и, уставившись на Ниязова, произнес сиплым голосом:
– Господин Бесштанный? Ваше искреннее веселье дико и неуместно в столь официальном учреждении. Предлагаю во избежание эскалации конфликта перейти к более сдержанной модели поведения. Надеюсь, меня услышали. Всех благ! – промолвил незнакомец.
Ни тени насмешки или шутки на каменном лице субъекта не промелькнуло, лишь тонкое амбре, предположительно от портвейна «Анапа», давало надежду на то, что данному терминатору не чужды простые человеческие слабости. После этих слов сиплый резко повернулся к дежурному лицом, к решетке задом, и внезапно пустился в пляс, да какой! Сразу была видна профессиональная танцевальная подготовка – сиплый пошел в присядку, одновременно заорав во все свое сиплое горло: «Не ходите девки замуж за Ивана Кузина!». В следующее мгновение к танцору проворно подскочили два сотрудника с дубинками и, обрушив град ударов на последнего, погнали его к выходу, как погонщики гонят упрямого мула. Танцор, прикрываясь от ударов, орал на весь отдел: «Не больно, не больно!» Дежурный с укором смотрел ему вслед, огласив спустя минуту после окончания дебоша для всех несведущих исчерпывающую информацию:
– Бывший начальник СКМ, подследственных пытал Шекспиром, до полусмерти заставлял цитировать, причем в оригинале и с пакетом на голове, фашист! Теперь вот спился напрочь, но все—таки заходит иногда, скучает, – и сержант разразился длинной тирадой, содержащей в основе своей сугубо матерные посулы, обеты и междометия. А из цензурного здесь можно привести лишь следующе: «Ну ладно бы по лицу приложился разок да обругал – и все, понял бы человек, так нет- изощренно пытал, культурно, так сказать!» Затем сержант дернул головой и нервно заскреб ногтями по столу, внезапно задумавшись о чем-то.
Глядя на происходящую вокруг вакханалию, Ниязов
