и начнёт упираться, шанс выжить у него быстро становился равен нулю.
Жестоко, конечно. Но если мы вспомним, с какой швалью имеем дело и что они творили и творят на оккупированных немцами территориях, то ни о какой жестокости в их отношении речи вообще идти тогда не может. Только необходимость.
Оскалился и навёл на предателя ствол винтовки:
– Ну всё, теперь настал твой черёд. Тебе конец!
– Стойте! Подождите! Не стреляйте! – ожидаемо закричал тот, поднимая руки вверх, а затем неожиданно продолжил: – Набат! Набат!
– Что? Что ты несёшь? – засмеялся я. – Изображаешь из себя сумасшедшего?
Смех мой звучал действительно не очень грациозно, больше напоминая карканье, что, в общем-то, с визуальным эффектом в виде умотанного бинтами лешего в траве и ветках должно было производить нужное впечатление для запугивания противника.
Но, к моему удивлению, это вызвало другой эффект сумасшествия.
Пленный без умолку затараторил одно и то же:
– Набат! Набат! Набат!
– По ком звонит колокол?! – рявкнул на него я и приблизился, чтобы попугать его прикладом, а то от его кудахтанья голова стала ещё больше болеть.
«А ведь мы даже ещё допрос не начали, а он меня уже достал», – раздражённо сказал себе я, замахиваясь.
Но сделать мне это не дал голос чекиста:
– Лёша, отставить!
Не опуская оружие, покосился на него и, удивившись, спросил:
– Это почему?
– А потому, что я свой, – неожиданно сказал «язык» и, спрыгнув с телеги, направился к Воронцову, по дороге вновь сказав: – Набат!
Дойти ему до чекиста не дала моя подсечка, которую я применил сзади. Нечестно, конечно, нападать со спины, но сейчас было не до сантиментов. Пленный вёл себя странно и вместо того, чтобы просить о пощаде, говорил про какие-то удары колокола.
– Набат! Набат!
Поставил ногу ему на спину, а ствол винтовки прислонил к уху.
– Ты куда это, дядя, собрался? Совсем, что ль, охренел?!
Но Воронцов вновь на меня прикрикнул:
– Я же сказал: отставить!
А пленный произнёс:
– Вы кто, диверсионная группа? Тогда «Набат!».
Чекист подошёл к нам ближе, отодвинул в сторону мою винтовку и, посмотрев в мои удивлённые глаза, сказал:
– Это свои – подполье.
«Подполье, – пронеслось в голове, и я остолбенел. – Ну ничего себе. Неужели действительно свои?! А я что наделал?! Получается, двоих из них убил! Во дела!»
О «подполье», созданном на оккупированной территории СССР во время Великой Отечественной войны, я в той своей жизни, конечно же, слышал.
Создавалось оно партийными и комсомольскими организациями, органами НКВД и НКГБ и, опираясь на сеть подпольных организаций и групп, тесно взаимодействовало с партизанским движением.
