она заходит к нам с серьёзным лицом, как пациентка. Очень жалуется на боль в обеих руках от ежедневного вымешивания килограммов теста и на расстройство желудка. Получает от врачей необходимые для лечения мазь и таблетки.
На днях после работы заглянула к ней в гости.
Кухонька размером примерно два на четыре метра завалена посудой с остатками теста и начинок. Две комнаты: одна для донны Глории с супругом, другая для двоих сынишек. Весь дом пропах тёплой плесенью и жухлыми кукурузными листьями. Единственный источник света, он же вентиляция – прорезь в стене, под самым потолком.
Я сказала, что хочу сделать фото.
Один мальчик радостно притащил из кухни пластиковый стул с проломленным сиденьем. Второй заорал, убежал в соседнюю комнату и зарылся в одеяло. Донна Глория сказала, что нужно навести порядок. Нагнулась, подняла с пола пару вещей и долго не могла разогнуться.
Я сказала, что не стоит беспокоиться, и так нормально. Мне больше нечего было сказать этой очень красивой и очень усталой женщине.
Совершенно восхитительная часть волонтёрства – это безопасность. Не физическая, конечно, а психологическая. Сейчас поясню.
Это когда ты можешь спросить у коллеги за завтраком:
– А к какой религии ты принадлежишь?
И не будет хихиканья. И не будет разочарованного протяжного «ну-у-у, всё с тобой понятно». А будет часовая дискуссия. И продолжение дискуссии после работы.
И мнение, схожее с твоим. И мнения, не схожие с твоим, но уважающие и интересующиеся. И так это невероятно, до мурашек.
Да, вне волонтёрства такое тоже встречается. Но реже.
Да, внутри волонтёрства не всегда и не всё так. Есть вещи, которых даже рядом с этими прекрасными людьми мне страшно касаться.
Но всё же, мне думается, что волонтёрство – очень правильное направление для обнаружения своих. Тех, рядом с кем не страшно.
Мне это непривычно очень – чувствовать себя в безопасности, особенно, когда речь заходит о моей религии. Привыкла, что надо скрывать, так долго было. Когда меня стали отпускать в школу, было мне около пятнадцати. Там все, ясное дело, знали, что отец мой – священник. Или, как они говорили, хохоча, – «поп». Школа деревенская, что поделать – это прямо особый мир. Там я приучилась стыдиться своего «поповского» происхождения. Там я привыкла молчать о том, во что верю. Так было безопаснее для меня, но, что куда важнее, – для моих младших.
Задумалась тут о своей роли – роли фотографа в НКО. Сформулировала три факта.
1. Тебе никто не рад. И это нормально. Если подумать – они тебя в свою жизнь не заказывали. А теперь им приходится запинаться о тебя, работать под камерой, чувствовать под камерой. Радости мало. Ребята морщатся, но терпят. Пока что.
2. Ты ни хрена не делаешь. Ну, то есть оно так выглядит. Потому что примерно 60 % рабочего времени ты ждёшь: действия, света, поворота, шага
