стук копыт или детский плач разносился на добрых полмили. Сердце Орландо, мерившего шагами внутренний дворик, замирало всякий раз, стоило по булыжной мостовой проехать всаднику или зашуршать женскому платью. Но путник оказался припозднившимся купцом, женщина – местной жительницей, спешившей по делам, далеко не столь невинным. Они прошли, и на улице стало совсем тихо. Огни, горевшие на первых этажах тесных домишек городской бедноты, переместились наверх, в спальни, и померкли один за другим. Уличных фонарей в этих трущобах было всего ничего, да и те из-за небрежности ночных сторожей погасли задолго до рассвета, и темнота сделалась еще гуще. Орландо проверил фитилек своего фонаря, пощупал подпруги, зарядил пистолеты, осмотрел кобуру и проделал все это по меньшей мере дюжину раз, пока не убедился, что все в порядке. Хотя до полуночи оставалось минут двадцать, он не мог заставить себя войти в трактир, где хозяйка все еще подавала херес и дешевую мадеру морякам; те горланили песни и рассказывали истории про Дрейка, Хокинса и Гренвила, пока не попадали с лавок и не уснули прямо на посыпанном песком полу. Темнота действовала на его распаленное и неистовое сердце более благотворно. Он прислушивался к каждому шагу, строил предположения о каждом звуке. Любой пьяный крик, стон бедняги, лежащего на соломе или в канаве, ранил Орландо в самое сердце, словно не сулил для его опасной затеи ничего хорошего. И все же за Сашу он не боялся. Она отважна, подобное приключение для нее – пустяк. Княжна придет одна, одетая в плащ и штаны, обутая по-мужски. Поступь ее легка, почти неразличима даже в этой тиши.
И он ждал в темноте. Внезапно Орландо что-то ударило – мягко и все же весомо, скользнув по щеке. Он настолько застыл в напряженном ожидании, что невольно вздрогнул и схватился за клинок. На лоб и щеки посыпались удары. Сухой мороз так затянулся, что юноша не сразу сообразил: в лицо ему бьют струи дождя. Сначала капли падали медленно, не спеша, одна за другой, но вскоре шесть капель превратились в шесть дюжин, затем в шесть сотен и хлынули сплошным потоком, словно небесная твердь ринулась на землю. За каких-то пять минут Орландо вымок до нитки.
Поспешно спрятав лошадей, он укрылся в дверном проеме, откуда все еще мог наблюдать за двором. Воздух сгустился, от ливня шел такой пар и гул, что не слыхать шагов ни людей, ни животных. Дороги, изрытые колдобинами, ушли под воду и наверняка стали непроходимы. Но Орландо едва ли заботило, как это скажется на побеге. Все его чувства устремились к булыжной мостовой, сверкающей при свете фонаря – он ждал Сашу. Иногда во тьме под струями дождя ему мерещилась закутанная в плащ фигурка, потом видение исчезало. Внезапно зловещим голосом, полным ужаса и тревоги, от которого душа Орландо содрогнулась, колокол Святого Павла начал бить полночь. Раздалось еще четыре безжалостных удара. С суеверием влюбленного Орландо загадал, что Саша придет с шестым ударом, но отзвучал шестой, за ним седьмой и восьмой, и его смятенному рассудку привиделось в них сначала предостережение, а потом провозвестие смерти и краха. С двенадцатым ударом он понял: участь его решена.
