заснул? Выдолби пробку и да – давай, отмечать…
– Я всегда. А ну, доставай сзади меня наши заначки? Выпьем, да и Василий Матвеевича, вижу, не прочь выпить с нами. Он что не мужик, будет смотреть на нас? – И толкает локтем меня. – Не против? Молчишь. Значит, согласен. Да подъехали уже. Ничего страшного. Все согласованно. Пьем. Гуляем.
Мне нечем их возразить. А если даже возражал, ничего сейчас мне не изменить. Оставалось только, умно, помалкивая, созерцать окружающий пейзаж и ждать, когда эта моя авантюра даст созреть плод, или…боюсь даже мысленно подумать, что дальше со мною будет.
– Распрягай кобылу! – кричит Саша, выскакивая из насиженного своего места. – Гуляем, пока на свободе.
Это он к чему сказал? Вообще, этих «пугало в» понять очень трудно. Не логично они рассуждают.
– Ты что, Вась? – проявляет свое любопытство, сзади сидящий за спиной меня симпатяга бугай. Он интересен был, прежде всего, своими черными густыми бровями. Не верилось, что он тоже из этих. Или его все же ржа заело – насмотрелся на богатых сегодняшних: начальников, чиновников, с большими окладами. И он после, выходит, сказал себе: я, что хуже их? Кто он в этой «холдинговой» организации? Рядовой исполнитель – ученик?
– Да, что-то скучно тут,– хитро корчу улыбку на лице, дергая губы. – Пить мне нельзя – сам знаешь, я за рулем, а вы, давайте, сами без меня…
– Да ты что, Матвеевич. Я сяду сам за руль,– бубнит мне под руку Саша, а сам так хитро подмигивает своим сотоварищам. – Да, статьи. Я все ж хочу, спросит, да забываю. Что ты там просматривал в старых подшивках газет? Какой же я любопытный. Пить не давай, интересно.
– Что тебе сказать, Саша,– говорю ему, настороженно, и сразу подумал, что надо тут говорить правду. – Ничего серьезного я в подшивках для себя не отыскал. Сам знаешь. Я – журналист. Профессия обязывает.
– Матвеевич, извини. Ты около, да около, прыгаешь. Спрошу прямо. Ты знаком? Ну, сам знаешь. Задорновым? И с этой старушкой? И что с нею произошло? Ты же уроженец с тех мест – мать ездил хоронить? Сочувствую. Убили ее, да? Такое я слышал, а ты их простил…
Честно сказать. После его слов, я просто онемел. Смотрю я на него и никак переварить его слова не могу. Как будто у меня какая-то шестерня в мозгу поломалась: перед глазами выплыла из темноты, лежащая на земле мертвая женщина, во дворе своего дома, и злобно смотрящая, на любопытных сельчан.
– Да,– говорю ему, стараясь не заикнуться, не выдать свое волнение. Шестеренка в голове раскрутилась, и вовремя еще, мысли стали четче. – Но, а причем тут я. Ее, как я понял, убили, и убили очень подло, и коварно. Жалко, конечно, но причем тут я? Саша.
– Тебя ведь никто не обвиняет? Матвеевич. Успокойся. Просто стало любопытно. Честь чего ты, Василий Матвеевич, обновил свои мозги на этих газетах?
Что ему говорить, я не знал, да и эта поездка сюда, все было, выходит, подстроено. «Да, за кого они принимают меня? Или они никого уже не боятся: ни черта, ни закона, которые пишут в нашем «Думе», тоннами», – нервно размышлял я тогда.
