Не пойдёт ли он по кривой дорожке вместо исправления, попав смолоду в криминальную среду?
– Пойду, пойду! Рили, чел, клянусь! Побегу, рили! Не дай пропасть, чел! – закричал с надеждой панк.
– Может быть, общественные работы… – изобразил голосом сомнения полицейский. – Но такой тяжёлый проступок, как попытка грабежа… Не будет ли он опасен для жителей города?
– Не буду, чел, не буду, рили! Не губи, чел! – взмолился тот.
– Если бы кто-то взял его на поруки на время условного освобождения…
– Э… что? – теперь уже я напрягся. – Может, лучше, того… этого? На двадцать лет?
– А как же «кривая дорожка смолоду»? – откровенно смеётся над моим испугом Депутатор.
– Ну, может, его там зарежут? – предположил я с надеждой. – Нет человека – нет проблемы!
– Чел, не надо так, чел! – рыдает панк. – Рили зарежут ведь! Не губи, чел! Мамой-анархией клянусь, мухи не обижу! Я не такой стрёмный, как выгляжу, чел!
– Так что скажете? – спрашивает меня полицейский. Сейчас он совершенно серьёзен.
– И к чему это меня обязывает?
– Обеспечить выполнение общественных работ. Присматривать, чтобы не нарушал порядок.
– Чел, ну, пли-и-из, чел! Я рили буду пай-мальчик, чел!
Раньше я бы его послал, не размышляя и секунды. Но то раньше.
– Учти, – предупредил панка Депутатор, открывая решётку, – теперь этот человек для тебя главный. Одна его жалоба, и ты летишь в суд, как пнутый страусом пингвин. Наш судья, уж будь уверен, закатает по максимуму. Он не любит тех, кто обманул доверие общества, и не верит во вторые шансы.
– Роберт, вы для него теперь папа, мама, учитель и воспитательница в детском саду. Намёк на непослушание – и вернётся к той судьбе, которой избежал благодаря вашей безмерной доброте и огромной гражданской ответственности. Забирайте.
Я мысленно взвыл, выругался, проклял себя, панка, хитрого Депутатора и ситуацию, которая вынуждает меня к таким поступкам.
– Пошли, Говночел, – сказал мрачно вслух. – Тебя ждут великие дела…
***
– Зачем ты притащил это вонючее чмо? – с детской непосредственностью спросила Швабра. – Если клиенты не могут попасть струёй в писсуар, этот, судя по запаху, даже штаны не снимает.
– Слы, жаба, завали, ну? – отреагировал панк. – А то…
– А то что? – встала, уперев руки в бока, девушка. – Ну, давай, скажи!
– Что там такое было в протоколе про угрозы… – сказал задумчиво я.
– Что я ему за них швабру вставлю по самые гланды?
– Нет, что-то про двадцать лет тюряги… Или двадцать пять? Не помню точно, но могу набрать участок и спросить…
– Блин, чел, остынь, чел! Сам завалю, без бэ. Эскюзни, герла, я без наезда! Я говночел, герла, сорьки. А что духан, так я на стопе третью неделю. Хаваю трэш, бухаю трэш, найтую в трэшах.
– Вот только
