в чем угодно, вплоть до передачи военных секретов, да и вообще…
Тут он хмуро умолк, так и не уточнив, что именно стоит за этим «и вообще».
– Но где же тогда вам встретиться? – развел руками художник. – У нас только два консульства – здесь и в Вашингтоне.
Инженер задумался ненадолго. Вашингтон – это лучше, в Вашингтоне его не знают. Можно добраться до столицы и встретиться с ответственным дипломатом в укромном уголке где-нибудь в предместьях, чтобы обговорить условия передачи изобретения.
– Прекрасно, – сказал Верещагин, – так и поступим. Однако, прежде чем ввязываться в подобное предприятие, я бы хотел быть уверен, что предложение ваше солидно и добросовестно. Вы говорили, у вас есть действующая модель субмарины с изобретенным вами мотором?
– Да, масштабом один к девяти, – кивнул инженер. – В длину она примерно десять футов…
Тут рассказ Верещагина перебил Загорский.
– Мистер Тимоти показал вам эту модель, и она действительно оказалась так хороша, как он обещал?
– Да, – отвечал художник. – Более того, я был совершенно поражен ее быстроходностью. Это не подлодка, это стальная акула – быстрая и верткая, как рыба-меч. Она мгновенно опускается на глубину и становится невидима для врага, а сама может преследовать его и наносить внезапные смертоносные удары.
Коллежский советник хмыкнул. Но ведь Василий Васильевич понимает, что с изменением масштаба меняются и скоростные характеристики такой субмарины. Тот возразил, что пропорционально масштабу меняется и размер двигателя и его мощность. Таким образом, проведя несложны вычисления, можно установить, действительно ли лодка в натуральную величину будет так быстроходна, как утверждает изобретатель.
– Черт побери, – не выдержал Верещагин, – да если малютку, которую мне показал Тимоти, снабдить торпедным аппаратом, даже она будет опасна для крейсеров и миноносцев. А уж если ее увеличить…
– Ну, словом, вы решились свести мистера Тимоти с русскими дипломатами в Вашингтоне, – заключил Нестор Васильевич.
– Более того, я отважился предложить ему переехать в Россию, – отвечал художник. – Он мог бы там продолжить свою работу при полной поддержке русского флота. Как бы ни был гениален одиночка, возможности его ограничены. А когда за ним стоит военная и финансовая мощь такой державы, как Россия, он может, как Архимед, перевернуть землю.
– Он согласился? – быстро спросил коллежский советник.
Верещагин отвечал, что, кажется, идея эта взволновала инженера. Во всяком случае, он обещал подумать.
– Впрочем, сейчас это уже неважно, – с горечью заметил художник. – Гениальный ум уничтожен, а нам остается только оплакивать его.
Загорский кивнул: что было дальше?
– Через три дня я должен был уезжать из Сан-Франциско в Вашингтон, – отвечал Верещагин.
– Почему же в Вашингтон,
