речь. Например, плаваешь ты после работы в бассейне, изображаешь такой спокойный брасс а-ля «старый морж», и вдруг тебя обгоняет молодая коллега из отдела жилищного кредитования и задорно кричит:
– Это энергичный танец, Нильс!
Какой танец? При чем тут танец?!
И только вечером в ресторане ты узнаешь от друга Дмитрия, что девушка процитировала культовый для каждого русского фильм «Афоня». Причем, рассказывая все это, голодный Дмитрий отвлекается и кричит официанту:
– Где мой бифштекс?!
И ему приносят… запеченную с каперсами дорадо. Казалось бы – а где бифштекс? Но Дмитрий объясняет, что это тоже цитата, только из другого, не менее культового русского фильма «Человек с бульвара Капуцинов», и заканчивает объяснение фразой:
– Не волнуйся, ты тоже научишься. Все пойдет по плану: после увертюры – допросы, потом – последнее слово подсудимого, залпы, общее веселье, танцы[3].
И ты опять понимаешь, что ни черта не понимаешь.
Конечно, со временем я отсмотрел какой-то необходимый минимум советской и постсоветской киноклассики и начал понимать, что имеют в виду люди, когда говорят:
– А где бабуля? Я за нее!
Но по-настоящему увлекся киноцитатами я только тогда, когда в моей жизни появилась Арита. Она любила кинематограф, я любил ее – все остальное случилось как-то само собой. И теперь уже я безошибочно мог ответить, кто пьет шампанское по утрам, комсомолец ли Шурик, где находится комок нервов и что может голова великого магистра. Мы с Аритой даже устраивали соревнования – кто дольше продержится в диалоге, состоящем из одних киноцитат. Она выигрывала чаще, чем я, но не всегда, чем я втайне гордился – все же я иностранец.
Потом, когда я стал практически профи, цитатный пыл как-то поутих, но нет-нет, да и всплывали из памяти в связи с каким-либо случаем удачные фразы, подчеркивающие остроту момента. И вот когда Женя признался мне, что не дает ему сосредоточиться на метании топоров, я в сердцах выдал ту самую сентенцию, что произнес Глеб Жеглов в фильме «Место встречи изменить нельзя»:
– Упрямство – первый признак тупости.
Женя зыркнул на меня зло и даже агрессивно, но тут же потух и кивнул, глядя в пол:
– Можно и так сказать…
В общем, выяснилось, что он таки ходил к Джанибекяну, причем не с просьбой, как советовал ему я, а с требованием повысить оклад и должность. Мало того – мой собрат по жизни с хомо беременнус еще и произнес слово «ультиматум». Я уже говорил, что немного знаю Джанибекяна – он пережил девяностые и умножил капитал. Его можно разжалобить, можно убедить, но продавить – нельзя.
В общем, Женя после «ультиматума» сделался простым российским безработным. Надо отдать должное его начальнику – он предложил моему приятелю выбор и дал сутки на размышление: или Женя возвращается к своим обязанностям, или отправляется на все четыре стороны.
Угадайте,
Цитата из фильма «Тот самый Мюнхгаузен».
