Дюма и при обдумывании наших общих работ мог оценить колоссальное богатство его воображения. Но насколько же Лунин был выше его, фантазируя о будущем решении важнейших социальных проблем».
От музыки и поэзии перешли к делам житейским. Узнав, что Оже и его знакомый капитан подают в отставку, Лунин радуется:
«– Вот вы и свободны! Капитан ваш умно поступил, сбросив очень дурно позолоченные цепи, которые приковывают ко двору, где постоянно находишься на виду у монарха. Я собираюсь сделать то же самое.
– Вы?
– Я еще более на виду: у меня парадный мундир белый, а полуформенный – красный».
Служить в кавалергардах накладно, отец не дает денег, возможен арест за долги.
ОЖЕ. Вы не первый, не последний.
ЛУНИН. Тем хуже. Как скоро это такая обыкновенная вещь, для меня она уже не годится. Если случилось такое несчастье, то нужно выпутаться из него иначе, чем делают другие.
С родителем, Сергеем Михайловичем Луниным, почтительный сын Михаил Сергеевич заключает неслыханную сделку, отец оплачивает долги и дает немного денег на дорогу, сын же делает завещание… в пользу отца, то есть отказывается от всех притязаний на имения, капиталы и прочее. Он объявляет, что собирается туда, где есть дело, – в Южную Америку, например, в армию борца за свободу генерала Боливара, – и на столе лежит уже испанская грамматика.
Любящая сестра Екатерина Сергеевна, ее муж полковник Федор Уваров, сам отец, даже Оже ошеломлены столь резким прекращением службы и карьеры.
Лунин, согласно записям Оже, отвечает импровизацией одновременно по-русски, по-французски и даже по-испански:
«Для меня открыта только одна карьера – карьера свободы, которая по-испански зовется Libertad, а в ней не имеют смысла титулы, как бы громки они ни были. Вы говорите, что у меня большие способности, и хотите, чтобы я их схоронил в какой-нибудь канцелярии из-за тщеславного желания получать чины и звезды, которые французы совершенно верно называют плевком. Как? Я буду получать большое жалованье и ничего не делать, или делать вздор, или еще хуже – делать все на свете; при этом надо мною будет идиот[1], которого я буду ублажать, с тем чтоб его спихнуть и самому сесть на его место? И вы думаете, что я способен на такое жалкое существование? Да я задохнусь, и это будет справедливым возмездием за поругание духа. Избыток сил задушит меня. Нет, нет, мне нужна свобода мысли, свобода воли, свобода службы! Вот это настоящая жизнь! Прочь обязанности службы, существование ненужной твари. Я не хочу быть в зависимости от своего официального положения: я буду приносить пользу людям тем способом, каковой мне внушают разум и сердце. Гражданин вселенной – лучше этого титула нет на свете. Свобода! Libertad! Я уезжаю отсюда…»
Через несколько дней Лунин сообщает приятелю:
«– В Париже я был у Ленорман.
Оже: И что же вам
Для приличия в «Русском архиве» напечатано: «Надо мной будет начальник».
