чтобы повысить их самооценку. Люк напоминал ей этих бедолаг.
Разминаясь перед матчем с Димой, Перри, в отличие от Гейл, почти не обращал внимания на публику – так он сказал Люку и Ивонн, не отрывая взгляда от своих больших рук, лежащих ладонями вниз на столе. Он просто отметил присутствие зрителей, помахал им ракеткой и не получил никакой реакции в ответ. Перри был занят: надевал линзы, затягивал шнурки, мазался солнцезащитным кремом, переживал за Гейл, оставшуюся в обществе назойливого Марка, и прикидывал, скоро ли ему удастся победить и убраться отсюда. Да еще противник, стоя в трех футах от Перри, пристал как рыба-прилипала.
– Они тебе мешают? – серьезно спросил Дима вполголоса. – Мои болельщики. Если хочешь, я велю им уйти.
– Нет, конечно, – ответил Перри, еще не остывший после столкновения с охранниками. – Это ведь ваши друзья.
– Ты британец?
– Да.
– Англичанин? Валлиец? Шотландец?
– Англичанин.
Перри бросил на скамейку сумку – ту самую, в которую не позволил заглянуть охранникам – и выудил две повязки от пота, одну для запястья, другую для головы.
– Ты священник? – продолжал допрос Дима.
– Нет. А что, вам надо исповедоваться?
– Врач?
– О нет.
– Юрист?
– Просто играю в теннис.
– Банкир?
– Упаси господи, – с раздражением ответил Перри и покрутил в руках потрепанный козырек, а потом бросил его обратно в сумку.
На самом деле это было нечто большее, чем раздражение. Он чувствовал себя униженным – его унизил Марк и унизили бы охранники, если бы им позволили. Допустим, он не позволил, но их присутствия на корте – они, точно судьи, расположились с обеих сторон – было достаточно, чтобы Перри вскипел. И Дима упорно продолжал его злить – то, что он вынудил абсолютно посторонних людей прийти сюда в семь утра, лишь усугубило обиду.
Дима сунул руку в карман длинных шортов и извлек серебряную полудолларовую монетку с изображением президента Кеннеди.
– Знаешь что? Дети говорят, мне какой-то шарлатан заколдовал эту монетку, чтобы я всегда выигрывал, – признался он, кивком лысой головы указывая на веснушчатых подростков на трибуне. – Когда жребий за мной, мои собственные дети считают, что я жульничаю. У тебя есть дети?
– Нет.
– Думаешь завести?
– Когда-нибудь.
Иными словами, не лезь не в свое дело.
– Выбирай.
«Жребий», мысленно повторил Перри. Человек, который говорит на посредственном английском с нью-йоркским акцентом, знает слово «жребий». Перри выбрал решку, проиграл и услышал насмешливый возглас с трибуны – первый признак интереса, который удосужился выказать кто-то из зрителей. Опытным взглядом преподавателя он посмотрел на сыновей Димы – они прыскали в ладони. Дима взглянул на солнце и
