Раск в шутливой форме добавил, что это приглашение «без условий взаимности». Я принял приглашение и присутствовал на одном из таких запусков. Зрелище впечатляющее.
Надо сказать, что меня приглашали для посещения и других, более закрытых объектов. Так, например, по приглашению советника президента по науке Визнера я посетил Массачусетский институт технологии, где познакомился с рядом передовых технологий по проектированию новой техники. Это для меня представляло особый интерес – я ведь был инженером-конструктором по самолетостроению, правда изрядно уже отставшим от бурного роста техники. Когда мы проходили мимо одной из лабораторий, у закрытых дверей которой стояла вооруженная охрана, Визнер скороговоркой заметил, что там разрабатывается методика полетов на Луну. Затем он попросил меня подождать, объяснив, что ему нужно срочно позвонить. Минут через пять он вернулся улыбающийся и сказал, что разговаривал с президентом Кеннеди и последний разрешил ему показать мне и эту лабораторию. После этого мне прикрепили на грудь пропуск с надписью «прошел все проверки», который открывал мне доступ в спецлаборатории.
В лаборатории как раз моделировали высадку астронавта на Луну, который совершил облет вокруг Луны. Я побывал в кабине, которая имитировала приземление на поверхность самой Луны. Иллюзия была абсолютной и впечатляющей. До действительного полета на Луну оставалось еще несколько лет. Однако было видно, что администрация Кеннеди твердо решила сдержать публичное обязательство президента осуществить такой полет.
После кубинского кризиса внимание обеих сторон вновь переключилось на продолжающуюся конфликтную ситуацию вокруг вопросов, относящихся к германскому урегулированию и нормализации положения в Западном Берлине.
Хрущев продолжал упорствовать, стремясь добиться своего. Однако после октябрьского кризиса его позиция оказалась более ослабленной. Никто не хотел уступать: ни Хрущев, ни Кеннеди. Но никто из них не хотел доводить дело и до вооруженного конфликта в центре Европы. Оставалось политическое маневрирование. Под нашим нажимом Вашингтон неохотно дал согласие возобновить обсуждение вопросов по дипломатическим каналам.
Фактически было мало шансов на успех такого обсуждения, ибо Хрущев запрашивал слишком много. Хотя лично я не верил, что нам удастся добиться согласия США с нашей позицией, все считали, что дипломатический диалог очень важен, поскольку давал возможность снимать излишнюю конфликтность, обезвреживать особо взрывоопасные ситуации, взаимно контролировать пульс событий.
Начало новому обсуждению этой проблемы было положено моей подробной беседой с Раском 26 марта. По указанию Москвы я изложил ему нашу позицию, которая в своей основе содержала известные предложения Хрущева.
Выслушав, Раск заметил, что многие
