самом деле не существовала, и я привыкла жить под радаром», – говорит она мне. «У меня была насыщенная фантазия – в комплекте с воображаемыми братьями и сестрами, друзьями и животными. Когда мне было пять, мы переехали в новый дом, и мама выбросила все мои плюшевые игрушки. Я заменила их воображаемыми, а позже – воображаемыми сценариями о том, как мои родители на самом деле не были моими родителями и что мои настоящие родители придут за мной когда-нибудь». Когда она подросла, ей стали запрещать играть с другими детьми. Это объяснялось, как она мне говорит, соображениями безопасности и подстраховки, как и другие запреты. Чтение стало для нее источником ощущения безопасности еще в раннем возрасте. Оно было способом спрятаться от окружающего мира и в подростковом возрасте, когда она открыла для себя научную фантастику. Но отец Сары побудил ее посвятить время школе. «И это, – говорит она, – спасло меня. Не думаю, что отец действительно знал о том, как мать обращалась со мной – дом был ее доменом, а работа – его, но он дал мне ту поддержку и вдохновение, которое в конечном итоге позволило мне получить стипендию в хорошем колледже подальше от дома».
«Она могла быть откровенной и дальновидной, совсем не такой, какой была со мной, и это ощущалось очень странно. Как она могла быть такой милой на публике и тогда такой злой для меня? Это заставляло меня чувствовать себя сумасшедшей. Я помню, как однажды у меня в гостях был кто-то, и мать пекла печенье – то, чего она никогда не делала, – и то, как все это казалось таким нормальным, как будто она делала это каждый день, как любая другая мать, делало это еще безумнее». Отец Сары умер, когда она была на первом курсе колледжа, и Сара, как она сама говорит, «ушла в самостоятельно выбранную семью». Когда я спрашиваю, как ее отношения с матерью повлияли на формирование ее личности, ее вдумчивый ответ подчеркивает, как детский опыт формирует всех нас как очевидными, так и не очень, способами: «Оглядываясь назад с позиции взрослой, я понимаю, что некоторые из детских привычек остались со мной, иногда в более скрытой форме. Когда я была связана с театром, я работала над освещением, освещая других, но оставалась за кадром, подальше от центра внимания. Как художник, я в основном играю роль наблюдателя даже сейчас, я отделена от мира объективом камеры. Но богатый внутренний диалог, который я использовала, чтобы пережить свое детство, до сих пор очень мне помогает».
Иногда брат или сестра, разделяющие опыт, который переживает дочь, могут быть источником утешения и поддержки. В своей книге «Сестринский узел»[13] Терри Аптер пишет: «Ссоры, которые у каждого из нас были с матерью, грозили эмоционально раздавить нас; но вместе, делясь друг с другом и оказывая поддержку, мы делали так, что они становились терпимыми. Нам было с кем обсудить то, что мы не понимали». Различая разговоры между подружками и сестрами, Аптер отмечает: «При всех семейных жалобах, обсуждаемых в кругу подружек, есть вещи, которые часто сказать нельзя. С моей сестрой мы могли говорить и жаловаться,
Terri Apter. The Sister Knot.
