меня своими блестящими черными глазами.
– Странно здесь? Вы не считаете, что странно? Или вполне естественно?
– Не вполне естественно, – сказала я в раздумье. – Довольно прилично, что касается устройства, но нет чувства полного спокойствия.
– Мне как-то не по себе. Мне кажется, – у него вдруг усилился акцент, – мне кажется, что что-то готовится. Доктор Лейднер тоже не совсем спокоен. Значит, и его что-то волнует.
– Здоровье его жены?
– Наверное. Но и что-то еще. Есть, как бы это сказать, какое-то напряжение.
Да, совершенно точно, именно напряжение.
На этом закончился тогда наш разговор, потому что подошел доктор Лейднер. Он показал мне только что вскрытую могилу ребенка. Довольно трогательно: маленькие косточки, несколько горшков и какие-то маленькие крапинки, которые доктор Лейднер определил как ожерелье из бисера.
А рабочие меня рассмешили. Никогда не видела такую массу пугал – все в длинных юбках, в лохмотьях, а головы повязаны, как будто у них зубы болят. И когда они ходили взад и вперед, нося корзины с землей, они пели – по крайней мере, я думаю, что это считалось пением, – страшно монотонное пение, которое продолжалось без перерыва снова и снова. Я заметила, у многих были ужасные глаза – покрытые какими-то выделениями, а у нескольких человек наполовину слепые. Я только подумала, какие это жалкие люди, как доктор Лейднер сказал:
– Неплохо выглядит эта партия мужчин, не правда ли?
Вот ведь до чего странно устроен мир, как два разных человека могут видеть в одной и той же вещи каждый свое. Я не очень ясно выразилась, но вы можете понять, что я имею в виду.
Спустя некоторое время доктор Лейднер объявил, что он возвращается домой выпить чашку чая. Мы вместе пошли обратно, и он рассказывал мне всякую всячину. И когда он объяснял, все было совсем иначе. Я как будто видела все, что должно было тут быть, – улицы и дома; он показал мне печи, в которых пекли хлеб, и сказал, что арабы и в наше время пользуются почти такими же печами.
Мы возвратились в дом и обнаружили, что миссис Лейднер уже встала. Она выглядела сегодня лучше – не такая осунувшаяся и слабая. Почти тут же подали чай, и доктор Лейднер рассказал ей, что происходило утром на раскопках. Потом он пошел обратно на работу, а миссис Лейднер спросила меня, не хочу ли я посмотреть некоторые сделанные ими находки. Конечно, я сказала «да», и она повела меня в комнату древностей. Там лежало много всего, в основном, как мне показалось, битых горшков или еще чего-то, что было отремонтировано и склеено. Все это можно бы выбросить, подумала я.
– Ой-ё-ёй, – сказала я. – Как жалко, что все они такие битые, правда? И стоит ли их хранить?
Миссис Лейднер слегка улыбнулась.
– Смотрите, чтобы Эрик вас не услышал. Горшки его интересуют больше всего, ведь это такая древность – им может быть не менее семи тысяч лет.
И она объяснила, что некоторые из них из самого глубокого раскопа у основания холма, что тысячи лет назад они разбились и были починены битумом, что показывает, что люди тогда ценили свои вещи так
