внимательно посмотрела на нее, но, думаю, она скорее говорила сама с собой, чем со мной, и не сознавала, что я ее слушаю.
Мы пошли домой.
Вдруг миссис Лейднер сжала мне руку с такой силой, что я чуть не закричала.
– Кто это там, сестра? Что он делает?
Впереди, на некотором расстоянии от нас, как раз там, где дорожка проходила около экспедиционного дома, стоял мужчина. Одет он был по-европейски, и казалось, что он стоит на цыпочках и пытается заглянуть в одно из окон.
Пока мы присматривались к нему, он оглянулся, увидел нас и сразу же пошел по дорожке в нашу сторону. Я почувствовала, что миссис Лейднер стала еще сильнее сжимать мою руку.
– Сестра, – шептала она. – Сестра…
– Ничего страшного, моя дорогая, ничего страшного, – увещевающе проговорила я.
Мужчина прошел вперед, миновав нас. Это был житель Ирака, и, как только миссис Лейднер увидела его вблизи, она со вздохом расслабилась.
– А, так он житель Ирака, – сказала она.
Мы пошли дальше своей дорогой. Проходя мимо, я взглянула на окна. Они были не только закрыты на засовы, но были еще и слишком высоко от земли, чтобы можно было заглянуть вовнутрь: уровень земли здесь был ниже, чем во внутреннем дворе.
– Наверное, простое любопытство, – сказала я.
Миссис Лейднер кивнула.
– Только и всего. Но минуту назад я подумала… – И она вдруг замолкла.
«Что же вы подумали? – засело у меня в голове. – Что вы подумали?
Но теперь я знала, что миссис Лейднер боялась определенного существа из плоти и крови – человека.
Глава 8
Ночная тревога
Какие же события за неделю, которая прошла со времени моего прибытия в Телль-Яримьях, следует отметить? Это решить нелегко.
Оглядываясь назад, сейчас, когда я знаю все, я могла бы отметить великое множество свидетельств и признаков, на которые тогда не обращала внимания.
Однако для того, чтобы рассказать все как следует, по порядку, я попытаюсь восстановить то мое состояние, в котором я, озадаченная, встревоженная, все больше сознающая, что что-то не так, находилась в то время.
Но одно было совершенно ясно и тогда – странное чувство напряжения и скованности не придумали. Оно было неподдельным. Даже Билл Коулман, лишенный особой чувствительности, высказался по этому поводу.
– Это местечко сидит у меня в печенках, – услышала я его слова. – Здесь собралась такая мрачная компания.
Это он Дейвиду Эммотту говорил, второму помощнику. Я испытывала симпатию к мистеру Эммотту и его неразговорчивость не считала признаком недружелюбия. Что-то в нем казалось очень прочным и в атмосфере, где было непонятно, кто что думает и чувствует, внушало спокойствие.
– Да, – ответил он мистеру Коулману. – В прошлом году такого не было. – Но он не стал распространяться и ничего больше не сказал.
–
