городских восстаний периода царства Алексея Михайловича – «соляной бунт». Причиной стали рост налогового бремени и повышение цен на соль в несколько раз. В восстании принимали участие посадские люди, городские ремесленники, стрельцы. Они разоряли боярские дворы, устраивали поджоги. Несколько царских сановников было убито разъярённой толпой
Охрана грубо разогнала людей. Самых настойчивых отправляла в застенок. Некоторые стрельцы решительно отказывались разгонять недовольных. Правительство пыталось задобрить восставших, раздавая деньги, угощая водкою и мёдом. Но результат, если и был, то пока хмель не пройдёт.
Восстание было сурово подавлено, а наиболее активные участники арестованы и сосланы в Сибирь. Стрельцов ссылали в службу в Казань и многие сибирские города и остроги, иногда вместе с семьей.
Большая часть стрельцов продолжала верно служить царю-батюшке и активно участвовать в подавлении бунта. Михаил Нашивошник и некоторые его товарищи были возмущены жестокой расправой с восставшими. И это не скрылось от зорких глаз их противников. Самых активных участников бунта сразу казнили. Других, включая Нашивошника, схватили и без следствия и суда отправили в далёкую сибирскую ссылку.
После побега нашего героя с ссыльного этапа, за его домом приглядывали. Углядели странные явления в Михайловом дворе, частые хождения его жены в баню с кулями провизии. Однажды в сумерках особо любознательный сосед, якобы, видел подозрительную мужскую фигуру, крадущуюся из бани к избе. Об этом было доложено кому следует, и в дом Михаила нагрянули непрошенные гости.
Михаила второй раз схватили и сразу отправили в Константино-Еленинскую башню Кремля, которую в народе называли «пытошной». Здесь в нижнем ярусе содержались арестованные. Разбойный Приказ находился в той же башне и с трудом справлялся с большой нагрузкой. Дожидаться своей очереди Михаилу пришлось не одну неделю.
Но настало время, когда его начали водить на допросы, долгие и частые. Многих допрашивали с особым пристрастием. Использовали полезные для этого дела приспособления (кнут, дыба, иглы под ногти). Досталось и Михаилу, но было терпимо. Страшных пыток применять не стали – он не упирался. То немногое, что знал, рассказывал. Дознавались о сообщниках и подробностях побега для наказания виновных.
– Пошто, дьяк, терзати жаждешь? Чево ведал, сказывал. Не со зла к царю-батюшке супротивничал, токмо по жалости к невинно страждущим. А де убёг – по бабе да чадам грезил. Невмочь было. Да нынче такоже мочи нет. Смертию казнить либо миловать – воля Божья! Ждать невтерпёж…
– Сучье ты вымя! Казнить аль нет – не тебе ведать! Да бабу со чадами, коль потребно будет, со тобою заедино!
Шёл месяц за месяцем. Самых несговорчивых сажали в «щель» —. узкий коридор в стене Кремля – с заклёпанными устами, которые расклёпывались на допросах. Там не встать, не сесть, не повернуться. Больше суток не выдерживали, многие сходили
