поколении, семья Зорге не соприкасалась с грязью, насилием и разгорающимися революционными страстями города. Они занимали красивый двухэтажный кирпичный дом в процветающем предместье Сабунчи к северо-западу от Баку. А в городе, “точь-в-точь как где-нибудь на американском Диком Западе, было полным-полно бандитов и грабителей”[10], как вспоминал писатель Лев Нуимбаум (Эссад-Бей). Зато Сабунчи был тихой гаванью буржуазной респектабельности, где вдоль просторных улиц росли акации и вскоре появится первая трамвайная линия. Дом Зорге до сих пор стоит на том же месте. Теперь это ветхие трущобы, приютившие десять семей беженцев. Вокруг – неказистые сараи, где хранятся детали от мотоциклов и без умолку кудахчут куры.
На групповом снимке 1896 года семейство Зорге запечатлено как идеальная немецкая буржуазная семья. Бородатый отец семейства Вильгельм Зорге, одетый во фрак, по-хозяйски опирается на перила. На ведущих в сад ступеньках, устланных по особому случаю коврами, расположились пятеро оставшихся в живых детей (еще пятеро умерли во младенчестве)[11], все в темных костюмах в тон. Восьмимесячный Рихард сидит на деревянной подставке для кашпо, сзади его поддерживает мать, вокруг теснится одетая в простые платья прислуга.
В своих автобиографических признаниях, написанных в японской тюрьме в 1942 году, Зорге ни слова не пишет о своей матери, упомянув лишь о ее русском происхождении. Судя по всему, Нина Зорге разговаривала с сыновьями не по-русски, а по-немецки, из-за чего юный Рихард жил в двойном отчуждении: он рос вдали и от бурлящей восточной жизни говорившего на тюркском языке Баку, и от русскоязычной колониальной элиты города. Родной язык матери Зорге пришлось потом учить с нуля после переезда в Москву[12].
Вильгельм Зорге, безусловно, был “националистом и империалистом и всю жизнь не мог избавиться от впечатлений, полученных в молодости при создании Германской империи во время войны 1870–1871 годов”, – писал Зорге в своих тюремных записках. “ Он всегда сохранял в памяти потерянные за рубежом капитал и социальное положение”[13].
Однако, несмотря на непреклонный прусский патриотизм Вильгельма, семье Зорге, похоже, был присущ и бунтарский дух. В 1848 году прадед Рихарда по отцовской линии Фридрих Адольф Зорге примкнул к вооруженному восстанию против саксонских властей, а после неудавшейся революции в 1852 году эмигрировал в Америку[14]. Страстно увлекшись коммунизмом, он занял должность генерального секретаря Международной ассоциации рабочих, более известной как Первый интернационал, когда ее штаб-квартиру перенесли в Нью-Йорк в 1870-е годы. Он также поддерживал обширную переписку с эмигрировавшими в Лондон соотечественниками из Германии – Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом[15].
Для выросших в Баку детей Зорге “домом” была Германия, которой они ни разу не видели. Возможно, именно воспитание в изоляции, вдали от родины, стало причиной того, что Зорге потом всю жизнь чувствовал себя непохожим на других.
