style="font-size:15px;"> С этими словами Седька допил пиво, сложил обе ладони на сердце и, закрыв глаза, начал тихо и неразборчиво что-то бормотать себе под нос.
– А ну как же он тебя спас? – нетерпеливо, потянув Седьку за грязный рукав рубахи, спросил Гир, явно не желающий сейчас воздавать благодарности. – Расскажи если помнишь.
– Если помню!? – открыл глаза Седька так широко, что казалось, они и вывалиться могут. – Как не помнить-то? Чудо тогда произошло! – воскликнул Седька так, словно желал, чтобы каждый, находящийся рядом, услышал о святости произошедшего и вместе с тем возвысил в этой святости и самого его, пусть и пьяницу, но пьяницу, которого Ишка избрал и спас!
Впрочем, окружающие уже привыкли к подобным выходкам и потому едва повели головами и через секунду забыли о произошедшем.
– Говорю же, – продолжил Седька голосом возвышенным и энергичным, – я стоял тогда, и сил ни в руках, ни в ногах у меня не было, чтобы бежать или еще чего сделать. Моих товарищей жрали на глазах моих, и по черной, только что вспаханной земле неслось на меня два умертвия. Бледные, точно покойник, глаза выцветшие, круглые и на меня безотрывно смотрят, не отрываются! Тогда я лишь смотрел, как погибель моя несется на меня, и отупел в моменте, что даже мыслить не мог. Шагов, может, десять осталось, и конец бы мне, но чувствую вдруг… Слышите, вы!? Чувствую… Тепло на лицо мое пало, точно вода теплая, и тут же глаза заслезились. То солнце вышло и точнехонько на меня лучом пало, точно оградив жизнью от смерти. Я в тот же момент на колени и рухнул, силы покинули. Смотрю только, что лучи, которые не иначе, как Ишка послал, умертвий жечь начинают, те аж вскипают от них! Кожа их мерзкая вздувается, краснеет, точно лист сухой на огне, а они из стороны в сторону скачут, шипят и тень ищут! А тени-то нет! Ох, как они извивались! Ух… как же эти поганые создания горели заживо! Вскоре лучей солнечных стало больше, разверзлись небеса и спасение на весь мой участок пало, очищая плодородную землю от смерти во плоти!
– И что же стало в конце? – видя, что Седька ударился в религиозные речи, спросил Гир.
– Да а чего сталось-то? – почесал мужичок лысеющую макушку. – Я тогда сил лишился и так и рухнул без чувств, а когда очнулся, то уже у себя был на кровати, а вокруг соседи да знакомые. Обсуждали случай этот и думали, как это умертвия вне леса напали, такого ранее не было, ежели память моя не подводит…
Вся печаль с Седьки буквально сошла за секунду, теперь же он словно позабыл о пережитом горе и взглянув в опустевшую кружку, озирался по сторонам, точно ненасытный пес, подожравший у одного стола все что мог и теперь нюхающий воздух в поисках новых объедков. Нос Седьку не подвел, и заприметив у бочонка с пивом какого-то мужичонку, он радостно воскликнул, поднялся из-за стола, порядочно шатаясь и пошел в сторону новой жертвы, которая, в свою очередь, заметив его, поспешила ретироваться, прикрывая кружку пива поворотом
