единообразно стоят коричневые кресла с крепкой нейлоновой обивкой, угловые столы и шкафы. Кое-где простые растения – бедолаги еле пережили переезд, за это им разрешено стоять в горшках в проходе. Особые «эстеты» приносили что-то своё. Сентиментальные сотрудники успели налепить на перегородки фотографии и открытки, календари и прочее индивидуализирующее барахло. Отчасти это помогло – теперь я определяю сотрудников, например, как «мисс поясок» или «собачий угол». Последний, как можно догадаться, принёс и повесил огромный календарь с псиной. Это немного раздражает, ведь я специально позаботился о том, чтобы перегородки были полупрозрачны. Не знаю почему, но у меня было твёрдое убеждение, что так нужно.
В переговорной горит свет, захожу туда, и на меня смотрят рекламные плакаты. На первом из них группа людей изображает семью. Смущают их улыбки: они не то что неискренние, а будто по разным поводам. Семья на фоне идеального дома, но члены семьи почему-то не похожи на родственников – люди с разными этническими признаками, и собака колли. На других плакатах все по отдельности, в разных жизненных ситуациях – кто-то строит дом, кто-то играет на гитаре, кто-то учит детей в школе. Нет только пса – видимо, бездельника не тяготит прошлое. В переговорной остались следы бурного брейнсторма. Душно, накурено, кресла стоят вразнобой, на столе недопитые банки с кока-колой и черновики со стрелками и корявыми схемами без словесного описания. Всегда важны только стрелки и прямоугольники, остальное передаётся словами или вовсе не важно. На доске полустёртый график: две линии показывают восходящее движение, их тревожное перекрестие обведено красным кружком – видимо, он и стал причиной ожесточённых споров. Что-то вышло из-под контроля у этих умников. Конечно, о целях графика я могу лишь фантазировать. Последнее время меня не очень-то посвящают в рабочие вопросы. Я придвинул один из стульев, в переговорной их постоянно двигают туда-сюда, так что мы решили заменить эпилептический ковролин на ровное твёрдое синтетическое покрытие, как в супермаркетах. Я уселся, вытянув руку вперёд, рядом положил голову, смотрю на доску с графиком.
Вспоминаю, как всё начиналось. Не было никаких офисов и директоров, и я работал в новенькой, недавно открывшейся «Синераме» на Вестблааке. Начиная со второго курса был киномехаником, одним из пяти. Со мной работал и Рик. Он пришёл туда позже и постоянно косячил, – были у него дела поинтереснее, чем торчать в аппаратной среди серых ящиков и плёнок. После первого просмотра фильма был второй и третий, и так пару десятков раз. Я выходил в зал и наблюдал за людьми, за их реакцией на фильм. Фильмы я знал наизусть, знал, что будет через секунду, понимал, как ожидание формируется и проявляется в жестах и мимике людей в зале. По остаткам попкорна я рассчитывал, насколько интересен фильм. Были видны закономерности, группы эмоций, понятно, какие из них спонтанные, какие наигранные. Сначала я наблюдал, потом
