окровавленное тело раба, рядом стоял один из дружинников с плетью в руке. Он почтительно поклонился барону с сестрой и весело ответил:
– Вот, сбежать пытался. Да колдовством его скрутило, дальше моста не ушел.
– Вы его превратили в кусок мяса! – барон нахмурился. – Так вы бережете хозяйское добро? Если помрет, вычту его стоимость из жалования каждого.
Ивон зло посмотрел на собравшуюся дворню. Зрители, до этого радостно скалившиеся на бесплатное представление, понурились и почувствовали себя неуютно, кто поспешил побыстрее исчезнуть, кто попытался стать незаметнее.
– Отвяжите его и отнесите в лекарскую! – сердито приказал Ивон.
Внутри его все кипело от гнева на всех и на себя.
Дружинник поспешно сложил плеть и отошёл от столба, слуги же отвязали Аска. Тот рухнул бы на землю, не в состоянии удержаться на ногах, но его подхватили и, не особо церемонясь, поволокли в лекарскую – небольшую комнату возле кухни, выделенную бароном по настоянию сестры, для работников замка.
– Урсула, куда его? – спросил слуга.
– Вот сюда положте, на топчан, – ответила дородная женщина в сером свободном платье с синим передником поверх.
Пленника не особо бережно опустили на указанное место.
– Вот что с ним делать? – ворчливо спросила женщина, готовя питье для раба. – Исхлестали так, что помрёт не сегодня-завтра.
– Господин барон приказал его сюда принесть, – будто оправдываясь, сказал слуга.
– Идите уже, не мешайтесь тут, – Урсула махнула рукой и наклонилась к Аску с кружкой.
Слуги быстро покинули лекарскую.
– На, выпей…
Она приподняла голову мужчины и поднесла кружку к губам. – Оно хоть и горько, а выпить надо все. Боль утихнет и сможешь заснуть.
– Лучше умереть, – обессиленно прошептал он.
– Помереть никогда не поздно, и не всегда лучше, – ответила лекарка, убирая пустую кружку. – А вот жить всегда труднее.
Глава 4
Сознание путалось, не позволяя понять, где бред, вызванный горячкой, а где реальность. Единственное, в чем он не сомневался, это в реальности боли, грызущей избитую спину, и кашля, рвущего легкие в клочья. Чья-то рука подносила горькое питье и боль временно отступала, тогда приходили терзающие душу кошмары. В этих кошмарах он снова был Эвианом, а не рабом, потерявшим память, жил в осажденной крепости с живым отцом и друзьями, малочисленные союзники пока ещё были союзниками. Но и в бреду, и в сознании он не хотел жить, настойчиво призывая Жницу. И она откликнулась, подошла настолько близко, что он, наследник и последний из рода, увидел её рядом с собой. Еще немного, и он уйдет за ней, не будет больше ни боли, ни стыда, ни суеты. Но появился отец, совсем такой, каким он помнил его перед отчаянной попыткой прорыва из осажденного замка. Похудевший, с седыми усами и с неизменной трубкой в руке, он стоял рядом и раздраженно смотрел на него.
– С
