знахарка Бану, знала, что ждет сына, если он в шестимесячном возрасте не пройдет отбор у специальной комиссии. Поэтому пичкала его всеми снадобьями, которые могла изготовить. Даже за ограждение Промзоны в одиночку лазила, чтобы нацедить соку хищной ивы, и изобретала потом какие-то микстуры.
В итоге сын через отбор комиссии, хотя и со скрипом, прошел. Учли все-таки, что это сын Правителя – до этого-то у Корнея лишь дочери рождались. Да и окреп к тому времени уже пацан. Пусть и немного.
Матери бы тут успокоиться, а она продолжала и дальше Павла подкармливать снадобьями – для укрепления здоровья. Успокоилась лишь тогда, когда к семи годам он вымахал едва ли не выше всех своих сверстников – и крепким, как жеребенок фенакодуса. Но к этому времени у Павла определенные странности стали проявляться. И началось все с провидческих снов-кошмаров.
Не сразу, разумеется, родители поняли, что к чему – мало ли что ребенку снится, пусть и очень редко? А когда сопоставили и смекнули, поздно стало шило в мешке таить. И снова поползли слухи по Промзоне, что с сыном Правителя что-то не так.
И хотя позднее Корней строго-настрого запретил Павлу рассказывать о снах, репутация уже сложилась. Неоднозначная репутация, пугающая. Не столько из-за самих видений, сколько из-за того, что не бывает таких диковинных прозрений у нормальных людей. А если Сновид не нормальный, то кто? Мутант?.. Такое и произносить страшно.
Хотя внешне парень на загляденье – рослый, крепкий, симпатичный. Волосы черные вьются, синие глаза… Да еще и сын Правителя. Считай, первый парень на Промзоне. И был бы первым, если бы не эта инакость, отличающая его от обычных людей. Она вызывала подозрения и наводила на сомнения…
В общем, поругался немного старшой на Павла, затем успокоился и велел оттащить чужака в каморку при караулке. До выяснения личности и обстоятельств. А в здании колокольни, можно сказать, на первом рубеже обороны, неизвестному чужаку делать нечего, – закончил старшой.
И вот теперь, после смены, Павел решил снова глянуть на раненого. Как он там? Все же, хотя и пришлый, а не совсем теперь чужой. Павел его, считай, от верной смерти спас. Если бы «падальщица» не загрызла, так рукокрылы подсуетились бы. Хорошо бы узнать, ради кого старался.
И, разумеется, не шли из головы слова, которые в бреду произнес раненый. Угроза, смерть, что-то там о горных людях… И это еще – шины, что ли. Или шейны?
В караульной за дощатым столом сидели двое бойцов и лениво играли в домино. На вошедшего Сновида лишь покосились.
– Как тут этот, раненый? – спросил Павел. – Не помер?
– Да удильщик его знает, – откликнулся один из стражников. – Лежит себе тихо.
Каморка представляла из себя небольшую комнатку без дверей в углу караульного помещения. Когда-то тут, возможно, находился чулан, но часть кирпичного дверного проема от дряхлости обвалилась. Теперь это был, скорее, закуток, отгороженный от основного помещения
