этом и есть твоя беда, – Ло воткнул побег в грязь. – Все выдумываешь, воображаешь, причем всякий раз какую-то ерунду. Нет чтоб остановиться и посмотреть по сторонам. Ты живешь, погрузившись в свои фантазии, словно курильщик опиума.
– Ты поаккуратней. Сейчас я разговариваю с тобой совершенно серьезно.
Ло рассмеялся:
– Между прочим, я тебе оказываю услугу, ты просто этого еще не понял. Ты совсем из-за нее голову потерял. Так нельзя. Станешь старше, поймешь все сам, и еще спасибо мне скажешь.
Пин прервал работу. Он снял с плеча корзину с рассадой и, приблизившись к другу, встал перед ним. Его тревожило то, что он никак не мог понять, к чему клонит Ло.
– А ну встань, – потребовал он. – Я хочу смотреть тебе в лицо, пока мы разговариваем, а то я никак не могу понять, то ли ты шутишь, то ли говоришь серьезно.
Ло с тяжелым вздохом распрямился:
– Послушай, братец… Ну посуди сам, я тебя когда-нибудь подводил? По-серьезному обманывал? Ты уж поверь, я в делах сердечных понимаю побольше твоего. Если любишь женщину так сильно, как ты Юн, значит, с ней быть нельзя. Знаешь, когда отношения самые крепкие? Да и браки тоже… Когда люди нравятся друг дружке слегка, и только. А страсть до добра не доведет. Еще и жизни можно лишиться. Ты погляди, что стряслось с Хай-у. Вот она тебе, одноногая жертва страсти…
– При чем тут страсть, его шальная пуля задела…
– Ошибаешься, братец, крепко ошибаешься, – покачал головой Ло. – Это была вовсе не шальная пуля, а страсть. Я об этом подозревал и раньше, до того, как Юн призналась, что Хай-у спас ей жизнь, но теперь у меня вовсе нет сомнений.
Больше всего Пина потрясло не сказанное другом, а то, что ему о случившемся поведала сама Юн. Внезапно Пину на ум пришли слова Маркса – одна из тех цитат, которые им зачитывали через громкоговорители: «Наша взаимная ценность есть для нас ценность имеющегося у каждого из нас». Пин понимал, Хай-у толкнули на геройский поступок вовсе не слова Маркса. Он совершил его из эгоистических побуждений. Из любви.
– Что скажешь, братец? Не веришь мне, иди спроси у Хай-у. Заодно и посмотришь, что страсть может сотворить с человеком. Даже если это не заставит тебя взяться за ум, возвращайся ко мне. Я с Юн долго забавляться не собираюсь. Повеселимся, и можешь забрать ее себе.
Пин поднял ногу и обнаружил побег, застрявший между пальцами. Удивительное дело: нет никакой разницы, кто высадил рассаду, стебель все равно поднимется к небу, а осенью его сожнут. Оружейнику пришло в голову, что его чувство к Юн было столь заурядным, что оказалось доступным даже такой макаке, как Хай-у. Любить кого-то столь же просто, как посадить семя: все это время он возносил Юн так, словно она была богиней Чанъэ[3], обретающейся в своих покоях на луне. То, как Ло говорил о Юн, успокоило Пина. Друг доходчиво до него донес, что в девушке нет ничего особенного – она словно лишь еще одно семя, брошенное в землю. Пин решил,
Богине луны Чанъэ посвящено несколько древнекитайских мифов, объединенных общим сюжетом: Чанъэ выпивает запретный эликсир бессмертия, предназначавшийся для ее мужа, и ее уносит на Луну, где с той поры она обречена жить в полном одиночестве, ее сопровождает лишь нефритовый зайчик.
