процедур легко и дуба дать. Увы! Все краны открыты, в них, ни пара, ни кипятка, ни просто горячей воды. Тонкой струйкой бежит чуть-чуть теплая вода. Да и мыла, оказывается, на всех не хватило. Никакой обещанной помывки не получается. Мы, мокрые и замерзшие, выскакиваем погреться в предбанник и возмущенно, стуча зубами от холода, кричим:
– М-мы-л-ло-то д-дай-те!
– П-пару н-нет!
– В-в-вода х-х-холодная!
Старшина, сидя как раз напротив двери, меланхолично раскачивается на стуле и спокойно всем разъясняет:
– Долго ехали, товарищи бойцы, о-очень долго. Мы вот, например, можем вас ждать, а баня нет… А мыло, вы должны были у санинструктора получить.
– Как-кого т-такого с-санинст-т-труктора? – стуча зубами, изумляемся мы.
– Какого, какого. Т-т-такого, – передразнивает старшина, и не поворачивая головы, грозно кричит куда-то вдаль. – Алексеенко!
– Я, товары-ыщ старшина, – громко докладывает из другого зала голос с мягким украинским акцентом.
– Ты почему мыло бойцам не выдаешь, а? – спокойно, вполне ласково интересуется старшина.
– Так я-ж нэ успэваю им и выдать-то, товарыщ старшина. Они ж все, как угорэ-элыи в баню лэтя-ять, – в украинском говоре искреннее и неподдельное удивление.
– Ох, и ж-жук ты, Алексеенко. Лэтя-ять! – опять передразнивает старшина. – Недаром, что хохол! – и после паузы, вдруг неожиданно грозно ревёт: – А н-ну, выдай сейчас же всем мыло, бля, я сказ-за-ал!
И теперь уже нам, опять в прежнем меланхолически-задумчивом настроении, вроде удивляясь, с восхищением, жалуется:
– Вот жмот Алексеенко. Всем жмотам – ж-жмот. У него зимой снега не выпросишь, не то что мыло…
– Е-есть выдать! – оттуда же, издалека, бодро рапортует какой-то Алексеенко, и сбавив тон, обиженно вроде, но осторожно, боясь похоже разгневать старшину бурчит, – жмо-от, жмот… Не жмот я, а эканомний.
– Поговори еще у меня, бухгалтер липовый. – Миролюбиво заканчивает короткий диспут старшина, и уже нам сообщает. – Так что, быстренько хватайте свое мыло, товарищи бойцы, и бегом мыться. Не успеете помыться, голые и немытые поедете в часть, – сладко потягиваясь, широко, с хрустом зевая, грозит нам старшина, и ставит точку. – И одевать вас не буду.
О, это самый сильный довод! Если уже можно одеваться, так это мы сейчас, и без мыла, мигом закончим водные процедуры.
– Ребя, быстро моемся и можно одеваться, – ветром проносится по моечному отделению.
Шум и грохот спадает, беспорядочное движение мгновенно становится вполне организованным и упорядоченным. Мокрые, до неузнаваемости ощипанные парикмахерскими и другими процедурами, сверху и снизу, с посиневшими от холодной воды губами и клацающими от судорог зубами, мелко дрожа всем телом, икая, пацаны, с вытаращенными глазами гуртом выскакивают, вываливаются в тёплый предбанник:
– Г-г-де
