встрясок. Качаются, упав на грудь, заваливаются соседу на плечо, раскачиваются в такт движению машины стриженые солдатские головы… Устали.
Тише, люди!
…Пу-усть сол-да-аты немно-о-го поспя-ят…
Конечно, пусть, пусть…
6. Ух, ты, казарма! Яркое впечатление…
Ехали мы ехали… Всё же приехали. Практически не просыпаясь, выгрузились около подъезда тёмного четырех– или пятиэтажного дома. Также строем, шумно, опираясь друг на друга, с закрытыми глазами, как в тумане, поднялись по тёмной широкой лестнице на какой-то этаж. Прошли мимо солдата, стоящего у тумбочки. Солдат отдал нам честь. «Часовой, – в полусне догадался я. – А где знамя?» Додумывать было некогда, да и не хотелось. Глаза не открывались. Шумно ввалились в огромную, плохо освещенную – одной лампочкой – длинную комнату. Помещение сплошь (по обеим сторонам от широкого прохода) заставлено железными кроватями в два яруса… О! Кровати! Наконец-то… Спать!
Спать!.. Как хочется спать… Только спать…
Глаза закрываются сами собой… Сапоги уже не сапоги, а тяжелые, железные гири, – краем сознания отмечаю я.
В состоянии почти полной отключки мы опять зачем-то выстраиваемся. Ну сколько же можно?.. Нас снова проверяют по фамилиям, пересчитывают по головам… С трудом пытаемся сосредоточиться, таращим глаза ничего не видя, откровенно зеваем, едва не выпадая из строя, раскачиваемся. Младшие командиры что-то машут руками… А, – доходит, – это они показывают ряды наших будущих коек, наверное, их границы. Понятно. Границы? Какие границы? Причём тут граница? Мы на заставе, что ли?.. Ничего не пойму. Сознание фиксирует какие-то отдельные слова, смысл которых трудно ухватить. Нет, говорят вроде не про ту, большую Государственную границу, а про какую-то другую… Спросить не у кого, вокруг, так же как и я, спят стоя… А, – неожиданно понимаю, – нам говорят про границы каких-то взводов… отделений… Господи, кошмар какой!
Спать!.. Скорее спать!
Строй со всем согласен, безразлично качает головами, раскачивается, спит с открытыми и полуоткрытыми глазами.
Старшина видит, – ничего не соображают, в любую минуту могут повалиться прямо на пол. «Этого мне не хватало. Неужели уж такие слабые? – отмечает про себя старшина глядя на кислые лица молодого пополнения. – Ну, ничего, ничего, притрутся – оботрутся. Молодые, вытянут». По привычке укоризненно качает головой и, махнув рукой (всего-то половина пятого утра) – дает команду:
– Ладно. Р-рота, смирно-вольно-отбой! – в одной тональности приказал он и добавил. – Можно сходить в туалет!
Новобранцы, вяло выдохнув, шумно шаркая сапогами, на подкашивающихся ногах бредут к кроватным колыбелям. Старшине дико, непривычно было видеть нахальную вялость строя при выполнении всеми любимой команды. Его остро кольнуло желание немедленно встряхнуть, погонять пацанов туда-сюда, вздрючить их, как обычно перед сном, по сверхполной программе. Чтоб летели, голуби, в эту желанную для всех
