Могурд и мокинтищаз миовт ьтыб учох я. Ясьтыркто ебет учох умотэоп, яаннебосо ыт отч, ляноп я. Ебет к оннеми лапоп отч дар я, тевирп»*4.
Я была рада и теперь могла обсуждать с ним всё. Оказалось, что ему более двух тысяч лет. Он был так умен и многое знал, я всегда чувствовала, что за столько времени могу на него положиться, а при общении лишь уверовалась ещё больше. А ещё он научился менять размер, как перевертыш. Он мог становиться с половину моей ножки, а мог стать таким, что помещался в мою ручку.
Всегда, когда я училась с мамой, он был рядом и спал. Ведь теперь я строго была дома из комнаты выходила лишь погулять по дому, благо, он у нас был двухэтажный. Мама смеялась и говорила, что он как будто вникает в каждое слово, всё понимает, так как скрывать Чуби так долго я уже не могла, и при серьезном разговоре с мамой Жени мы нашли компромисс – я не рвусь из дома, а она оставляет Чуби. Она пока не знала, что он говорит, и тоже не понимала его, но я надеялась, что когда-нибудь этот миг настанет. Мне кажется, что она, наверное, сама хотела бы общаться с ним, потому что она разговаривала с ним, как с настоящим ребенком.
Это было здорово, но меня поражал факт того, что Чуби никогда не раскрывался ей, хотя и доверял, ибо так мы прожили ещё 10 триместров. Взрослея, я понимала, что больше не могу сидеть дома и никуда не выходить, хотя прекрасно помнила про своё обещание.
Я стала считать, что нахожусь в заточении. Я не понимала свою маму, и всё больше мои чистые и великие к ней чувства сменялись на злобные и странные. Я всё больше сердилась и не могла смириться. Видимо, мама Жени это тоже чувствовала и понимала. Она снова вышла на работу и более к ней не приходили ученики. Правда, к нам чаще стали заходить товарищи. Мама называла так всех, кто был с нашего острова и с кем она была знакома то по работе, то по совместному общению.
Они стали общаться со мной, и мама перестала меня прятать. Это подарило мне ещё пару триместров возможности быть дома. Только единственное, что меня очень смущало и огорчало ещё больше, чем сидение дома, это то, что все приходили либо как есть, либо с удобными и короткими платьями, костюмами, которые менялись. А мне мама Жени заказала у острова Кранки платье ещё в детстве – длинное, благородного нежно- красного цвета с белыми обводками и жестко стоячим воротником, которое не менялось по мере моего взросления.
Такое платье я носила дома постоянно, но недавно оно испортилось, и я надеялась, что смогу жить без него, как все. Но сделали ей таких, оказывается, сразу много, ибо она потратила все сохранившиеся деньги папы. Она строго-настрого заставила меня пообещать ей ходить постоянно в них и не снимать никогда, лишь перед сном, когда отдала мне открыто весь этот гардероб. Эти платья были неудобны лишь тем, что были очень длинные и плотные. Мне они не очень нравились, но я честно ходила в них постоянно, меняя по мере загрязнения. А Чуби она приказала следить за тем, чтобы я не была одна и носила платье.
Она, конечно, его не понимала, но продолжала разговаривать
Привет, я рад, что попал именно к тебе. Я понял, что ты особенная, поэтому хочу тебе открыться. Я хочу быть твоим защитником и другом. А теперь постарайся меня понять, потому что я хочу жить с тобой. И меня зовут не Чуди, а Чуби. Это тоже подтвердило мне, что я могу тебе открыться.
