настоящей стерляди, которая, несмотря на катастрофическую экологическую ситуацию, еще водится в не до конца умершей Волге.
Сегодня Серега решил порыбачить неподалеку от Арского кладбища на Казанке. С детства любил эти места, да и память об утонувшем тут первом отчиме каким-то щемящим мистическим холодком приятно теребила душу. Ничего особенного. Напился с друзьями, и ночью решил поплавать. Искали неделю. Нашли возле ближайшего шлюза. Раки уже сожрали нос. Неприятное зрелище. Хороший был мужик. Николаем звали. Из тамбовской бригады. Пять лет за вооруженный грабеж под Нарымом зону катал. Вышел по амнистии, остепенился, решил семью завести. А тут, вишь, какой облом. Именно у Николая Серега научился по-блатному цыкать зубом, сплевывать через губу, материться, характерным голосом говорить: «Малой, дай рубасик!», специфически, как гусак, гоготать горлом, немножко «ботать по фене», ну и сидеть по-тюремному «на птице».
Его похоронили на Самосыровском кладбище. После Николая остались еще два спиннинга, куча снастей и несколько фотографий в семейном альбоме. Мать прилежно сохраняла о нем память и ухаживала за могилой, ибо друзья Николая время от времени присылали ей денег, раз в год приезжали на поминки и даже установили черный гранитный памятник с обломанной по первому плану березой, церквушкой с пятью как-то чуть криво нарисованными куполами, колючей проволокой в верхнем правом углу и надписью «Жил, как умел. Ушел не так, как хотел. От тамбовской братвы. Помним. Скорбим».
По-быстрому, запарив кипятком «геркулес» на прикормку, Серега кинул в старый советский рюкзак пару бутербродов с докторской колбасой, набрал из-под крана бутылку воды и, прихватив из мамкиной пачки «Мальборо» штук пять сигарет, спустился в обосцанном лифте вниз и вступил в самый удивительный и волшебный день в его жизни!
Клевало тогда так себе. Серега примостил спиннинги на кирпичики, повесил колокольчики, а сам растянулся на теплом бетоне покатой набережной. Дорогой он заскочил на рыболовный рынок на Фатыха Амирхана и купил на последние деньги пол порции навозных червей. Пока старая толстая Фатима ковырялась в перегное и запаковыла наживку в газету «Вечерняя Казань», он незаметно умыкнул порцию свежей гороховой мастырки. На то и ловил.
До девяти утра клева вообще не было. А потом, когда открыли шлюзы, и вода начала двигаться, один раз бренькнул колокольчик и затих.
Умиротворенно шумела автострада за спиной. Над старыми кладбищенскими вязами и березами поднималось солнце. В эту утреннюю пору на покатом парапете он был один. В оба края, куда не глянь – пусто. Среда. 19 мая. День рождения советской пионерии. Рабочий день. Казань трудится вовсю после майских праздников, и только Серега отдыхает.
Вытащив из нагрудного кармана майки сигаретку, он с наслаждением закурил, глядя на лоснящуюся от света, радужно переливающуюся воду. Еще в апреле ему пришла повестка в армию, но он ее тут же порвал и выбросил. Через две недели пришла повторно. С ней он проделал тот
