я осталась наедине с Мамой, я посмотрела на нее, продолжая лежать на полу, и прошептала:
– Мама, это неправда… Хацумомо была в комнате прислуги со своим любовником. Он ее чем-то огорчил, и она вымещает свою злость на мне. Я ничего у нее не брала.
Мама ничего не ответила, я не уверена даже, расслышала ли она мои слова. Вскоре появилась Хацумомо и сказала, что пропала брошь для украшения пояса.
– Моя изумрудная брошь, Мама, – произнесла она и заплакала, как хорошая актриса. – Она продала мою изумрудную брошь этому ужасному мужику. Мою брошь! Кто дал ей право воровать чужие вещи?
Однажды, в возрасте шести лет или около того, я увидела, как в углу нашего дома паук плетет паутину. Он еще не окончил свою работу, когда комар упал прямо в сеть и застрял в ней. Сначала паук не обращал внимания на комара, но, едва окончив свою работу, набросился на него и задушил. Сейчас, сидя на деревянном полу в окейе, я ощущала себя в паутине, сплетенной для меня Хацумомо. Я не могла объяснить происхождение наличных денег, оказавшихся у меня за поясом. Когда Хацумомо вынула деньги, Мама взяла их у нее из рук и пересчитала.
– Ты продешевила, изумрудная брошь стоит гораздо больше, – сказала она мне. – Но еще больше тебе придется заплатить, рассчитываясь за нее.
Она убрала деньги в карман своей ночной рубашки и сказала Хацумомо:
– У тебя сегодня был любовник.
Хацумомо слегка опешила от этих слов, но без заминки ответила:
– Откуда вы это взяли?
Последовала длинная пауза, и Мама обратилась к Анти:
– Подержи ее за руки.
Анти взяла Хацумомо за руки и завела их за спину. Мама приподняла кимоно и запустила руку между ног Хацумомо. Когда она достала руку, пальцы были влажными. Она понюхала их и ударила Хацумомо по лицу, оставив влажный след.
Глава 8
Наказанию подверглась не только Хацумомо. По приказу Мамы всю прислугу лишили сушеной рыбы за сокрытие визитов любовника Хацумомо в окейю. Тыква, например, принялась рыдать, узнав о приказе Мамы. Честно говоря, я чувствовала себя ужасно, постоянно ловя на себе сердитые взгляды и осознавая, что мне придется расплачиваться за брошь, которую я никогда не видела. Это делало мою жизнь все более невыносимой и только укрепляло меня в намерении бежать.
Мама скорее всего не поверила в историю с брошью, но она не сомневалась, что я покидала окейю той ночью, хотя и не должна была этого делать. Мой выход из окейи подтвердила Маме и Йоко. Узнав о распоряжении Мамы держать закрытой входную дверь, чтобы я больше не смогла выйти, я почувствовала, как моя жизнь ускользает от меня. Теперь я никак не могла сбежать. Ключ хранился только у Анти, и она носила его на веревке на шее, не расставаясь с ним даже во время сна. Были предприняты особые меры и в отношении меня: теперь не я, а Тыква ждала по ночам Хацумомо и будила Анти, чтобы та открыла ей дверь.
Каждую ночь, лежа в кровати, я обдумывала свой побег. Но в понедельник,
