из нескольких вещей, которые капрал Пол Хартингтон оставил в подмандатной Палестине, когда в тысяча девятьсот сорок восьмом году Британская армия поспешно ретировалась на родину, были призовые соколы.
Хартингтон, ранее служивший в Северной Африке во время Второй мировой войны, где получил несколько наград, купил и обучил в период пребывания в Палестине двух соколов-сапсанов, которых очень любил. Поддерживавший израильтян Хартингтон оставил записку местному лидеру повстанческого движения с просьбой позаботиться о птицах, которых он оставил на балконе большого известнякового дома в Иерусалиме. Призовым сапсанам оставили достаточно еды в серебряных клетках, чтобы они продержались несколько дней. Он оставил также заключения ветеринара, инструкции по уходу за птицами и даже немного денег, чтобы удостовериться, что за ними будет должный уход.
Пару дней спустя возле его дома произошла ожесточенная перестрелка. Арабские силы отбили нападение израильских солдат, и птицы попали в руки местного жителя Йафера Хассана, который стал ухаживать за ними и кормить их до тех пор, пока тоже несколько дней спустя не был вынужден уйти в отступление, унося с собой только птиц и ключи от запертого дома.
В конце концов Хассан, его семья и соколы оказались на грязных улицах Наблуса. Их дом оставлял желать лучшего. Тонкий ковролин на голом цементе. Стены из пенополистирола. Электричество воровали от свисающей проводки. Из сломанной канализационной трубы, булькая, выливалась на дорогу вода. Хассан писал заявления, чтобы вернуться в старый известняковый дом в Иерусалиме, но все запросы были отклонены. Обычно ключи делают так, чтобы они подходили к замкам, он же поступил наоборот. На клетки с сапсанами были надеты замки. За месяцем шел второй, за годом – следующий.
Хассан держал птиц на крыше [37]. Это единственное место, где можно было построить лагерь для этих беженцев. Дом становился все выше и выше, семья становилась все больше и больше, прибавляя за этажом этаж. Какое-то время Хассану нравилась такая тенденция: как будто соколы парили и поднимались на неких восходящих ветрах поколений. Под ними дети рожали детей.
Дом рос, шаткий, обшитый листами, обставленный подпорками, клетки рискованно стояли наверху.
В шестидесятых и семидесятых годах Хассан зарабатывал на жизнь разведением таких птиц, но несколько раз ему пришлось заплатить штрафы за клетки на крыше дома. У него не было на них разрешения. Но каждый раз, когда он подавал заявление на получение такого разрешения, ему отказывали. Штрафы все росли и росли, пока, наконец, ему не пришлось продать соколов на аукционе. С последним птенцом Хассан расстался в восьмидесятых годах, когда был уже стариком и понимал, что вернуться в свой дом в Иерусалиме ему не суждено. Замки и ключи он оставил у себя.
Он использовал вырученные деньги для покупки большого каменного дома в деревне Асира-эль-Шамалия возле верблюжатника, но вскоре после переезда скончался.
Птиц отправили на экспорт в Абу-Даби, где за их птенцов
На Востоке дома преимущественно с плоской каменной крышей.
