rel="nofollow" href="#n_2" type="note">[2], – триста пятьдесят фунтов, а красное, ravissant[3], – на сто фунтов больше. Я все-гда покупаю у Диора. Тогда не прогадаешь.
– Четыреста пятьдесят… – выговорила миссис Харрис. – Где же взять столько денег?
Она понимала в парижских модах, смотрела старые модные журналы, слышала о Шанель, Баленсиаге, Карпантье, Ланвен и Диоре. И последнее из этих имен пронзило тоскующую по красоте душу.
Одно дело – фотографии в «Вог» или «Элль» – у них нет души; и совсем другое – запах и прикосновение живых созданий, где каждый умный стежок возжигает пламя любви.
Она и не заметила, что уже как бы и решила купить платье – ведь она сказала «Откуда достать?», а не «Как люди достают?». Ответа на это не было, вернее – ответ был один: выиграть.
Леди Дант была польщена восторгом своей уборщицы и даже вынула платья, чтобы та ими полюбовалась. Чистые от мыла и порошков руки потрогали тафту и кружево благоговейно, словно это – святой Грааль.
– Нет, красота какая… – шептала она.
Леди Дант не знала, что на Земле, а потом и на небе ей хотелось одного – платья от Диора.
Смущенно улыбаясь, баронесса закрыла шкаф, но ей не было дано скрыть от уборщицы высшую красоту и высшее совершенство. Обе они были женщины, и миссис Харрис хотела больше всего на свете такое самое платье.
Она была не глупа. Она и не думала его носить. Что-что, а место свое она знала. В мире труда, освещенном свободой, было не до роскоши. Ей хотелось просто держать его в шкафу, знать, что оно ее ждет, трогать его, владеть им, словно все, что недодали ей происхождение, бедность, судьба, восполнит это чудо красоты. Казалось бы, чем хуже бриллиант, но она их не любила, они какие-то бесцветные. Она знала, что мечта ее нелепа, но ничего поделать не могла.
Вечером, когда сквозь густой туман сочился дождь, она сидела в уютной кухоньке миссис Баттерфилд, готовя купоны к футбольной лотерее. Они давно тратили на это интересное дело три пенса в неделю – дешевле и не купишь азарта, ожидания, тревоги. Когда купон был заполнен и брошен в ящик, он воплощал богатство, до тех самых пор, пока газета не приносила разочарования, хотя, по чести, они и не надеялись выиграть. Как-то миссис Харрис достались тридцать шиллингов, к миссис Баттерфилд раз-другой вернулись ее деньги – и все.
Не разбираясь в футболе и не следя за ним, они писали цифры, как бог на душу положит. Обычно миссис Харрис застывала с карандашом над строчкой и ждала озарения. Ей казалось, что удачу можно ощутить, поймать, но этого не бывало, и она писала что придется. Но сейчас, над чашкой горячего чая, она и впрямь что-то почувствовала. Подняв карандаш над словами «“Астон Вилла” против “Болтон Уондерерс”», она сказала подруге:
– А вот это – на мое платье.
– На что? – рассеяно спросила Вайолет, тоже склонная к трансу.
– На платье от Диора, – пояснила Ада и твердо, уверенно добавила: – Надо будет купить.
– Это где? – с неохотой выходя из
Великолепное (
