края жёсткие стебли подозрительным образом щадили остатки дорожного полотна, а далее словно бы и не дерзали соваться – иначе и асфальт, и даже брусчатка пострадали бы гораздо сильнее.
Тут он себя одёрнул. Возраст этого места – вернее, срок его запустения – являлся величиной чудовищно приблизительной. Среди всех мозаичных знаний, которыми голову разведчика фаршировали при подготовке, не нашлось никакой методики для определения подобных вещей. Оставались наблюдательность, простая логика и житейский опыт, которые подсказывали, что полувека не прошло точно, а лет пять – пошли уж наверняка.
«Цифры надёжные», – сыронизировал над своим заключением Ур, – «просто диапазон измерений широковат».
Подумав ещё немного, он поднял нижнюю границу до тридцати, а верхнюю опустил до десятка лет. Краска на редких машинах, припаркованных вдоль обочин, ещё не успела облететь полностью, хотя резина колёс сгнила повсеместно – железные гробики прочно легли на грунт и уже казались частью ландшафта. В основном – грузовички и микроавтобусы, хотя нечто, напоминающее легковые автомобили, тоже время от времени попадалось. Большинство машин чернота никак не затронула, так что Ур заглянул в одну, выбив мутное органическое стекло подобранным кирпичом.
Внутри, конечно же, оказалось пусто. Синтетическая обшивка сидений давно разлезлась, обнажив рыжеватые потроха, приборы на передней панели покрылись изнутри какой-то испариной, прогнил пол, но два кривых рычага и две педали всё ещё казались довольно прочными. Рулевое колесо напоминало вовсе не колесо, а странную деформированную восьмёрку. Внешний облик всей этой техники, хоть и нёс оттенок небольшой чуждости, оставался в рамках привычного. Даже моторы – там, где Ур до них докопался – явно были какой-то вариацией тепловых машин внутреннего сгорания.
Куда интереснее был тот факт, что ни одна из колымаг не стояла посреди дороги, ни одна не была оставлена в спешке – это стоило запомнить и он запомнил. Да и само по себе наличие транспортных средств – ценнейшего актива при любом чрезвычайном случае – тоже наталкивало на мысли.
Остановившись, Ур наговорил свои наблюдения в микрофон. Камера камерой, но и протокол – протоколом. Ещё минуту он потратил на размышления – не вернуться ли? Всё было спокойно, даже слишком спокойно, и этот пугающий, мёртвый покой нервировал его сильнее, чем иные бедствия.
– Вот именно – бедствие, – произнёс он снова, не заботясь о том, что эти «мысли вслух» тоже попадут в аудиодневник.
Какое-то бедствие произошло в этом месте годы назад – совсем недавно по историческим меркам. Что-то очень плохое и на первый взгляд совершенно неочевидное, а Ур очень хорошо знал, что самые крупные неприятности никогда не приходят сразу.
И всё же возвращаться было нельзя. Неясные опасения и сомнения – слишком зыбкая почва для прекращения операции. Репутация позволит ему остаться выше критиканов и косых взглядов, но та же самая репутация не позволит дать им сам
