В восемьдесят седьмом году шёл второй год, как генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Сергеевич Горбачев1 ездил по России, в другие страны, и нам было интересно слышать его живую речь, видеть улыбчивое лицо, несравнимое с теми напряженными, изношенными масками, что виделись чуть раньше на экране телевизора.
Да, он был тогда для нас тем самым светом, что – «в конце тоннеля».
Летучка. У моего начальника Афронова лицо красное, напряжённое, – видать только что получил нагоняй из Обкома:
– Зачем надо было в эфире упоминать Качанову о загрязнении Десны и мусорных кучах города?
И зло смотрит на меня, режиссера, потому, что автора на летучке нет.
– Ну и что? – смотрю и я на него, – Горбачев призывает…
– Горбачев в Москве, – прерывает, – а мы – здесь.
И отмечает лучшей передачу недели, в которой поэтесса и редактор молодежных передач Ницкая спрашивает у пятилетней девочки:
– Ты рада, что твоя мама – делегат Областной партийной конференции?
О-о!..
Отмечают и очерк «Сто пятьдесят лет фабрике имени Коминтерна» за находку режиссера, – она вставила эпизод из фильма тридцатых годов: актриса идет по цеху и поет: «В буднях великих строек…»
– Хорошо-о! – хвалит начальник.
А я… а во мне опять: потерянные годы на этом телевидении. И слезы – вот-вот…
Закрытый показ фильма – только «для узкой общественности»! – Тенгиза Абуладзе «Покаяние», но вначале – лектор:
– Варлам – где-то Берия, где-то Сталин. Его усы…
Думал: не поймем?
Есть отличные эпизоды: очная ставка Сандро и Михаила; Немезида, которую гэбист тащит в кусты; обезумевший от пыток Михаил с его ответом следователю: да, он шпион и ему было дано задание прорыть тоннель от Бомбея до Лондона; сон Нины: они с Сандро бегут по улицам, по полю и всюду за ними на машине – хохочущий, наглый, побеждающий Варлам; и снова – они, но уже зарытые в землю… и только их еще живые головы – на вспаханной земле, и обреченные взгляды.
Я – на работе.
После пятичасовой записи спектакля вымоталась – до чертиков!
Стою на остановке, жую яблоко, – мой оператор Саша Федоров принес аж целый мешочек из своего сада, – а тут подходит мужичок лет тридцати пяти в курточке, в шляпе, в очках и словно заморенный, – мелкое, худое, напряженное личико.
– Дайте яблочка, – смотрит хмуро. – Ничего еще не ел сегодня.
Когда вошла в троллейбус, подумалось: «Хотя бы не подсел!», но как раз рядом и сел.
И сразу заговорил: он – экскаваторщик шестого разряда, проработал на Севере двенадцать лет, хорошо зарабатывал, но вот потянуло на родину:
– Человек должен домой возвращаться… просто обязан, – хрустит яблоком в паузах и все рассказывает и рассказывает: сменил здесь много мест работы, а сейчас опять: – Хоть уходи! По две недели ничего не делаю, а зарплата идет. А зачем мне эти деньги? Я же хочу честно: заработал – отдай положенное, а не заработал… – кусает яблоко, вяло жует. – Но начальник говорит: «Не уходи. Хочешь, буду еще больше платить? Я ж на тебя положиться могу, ты, когда нужно, все хорошо сделаешь». – И вдруг повышает голос: – Сделаю, да. Умру, но сделаю, если обещал. – На нас оглядываются, и он неожиданно замолкает, смотрит в окно, а потом резко взмахивает рукой с искусанным яблоком: – Помощник мой ни-и-и черта не умеет! А получает семьдесят процентов от моего оклада. «Да не нужен он мне!» – говорю как-то начальнику. Нет, не убирает, по инструкции, видите ли, положено. – Снова замолкает, словно устал. Но опять: – Когда пришел к нему устраиваться, сказал: «Видишь тот экскаватор? Отремонтируешь – возьмем». Ну, я и отремонтировал. Без всякой помощи, – говорит опять громко, с нарастающей болью и на нас снова посматривают, а он, словно не замечая этого, громко возмущается: – Ни столовой рядом, ни обедов не привозят. Как собаки! – И вдруг бьет себя кулаком по колену: – Девчонка-контролер весь день на холоде работает! – Смотрю на его руки: они в царапинах, мозолях, большой палец сбит, остальные скрючены, как в судороге. – Думаешь, грязные? – замечает. – Да нет, вообще не отмываются. – И продолжает: – Так вот… Девчонка эта целыми днями на холоде и сегодня аж посинела вся. А у нее, между прочим, через два дня свадьба. Свадьба у нее! – выкрикивает с болью. – Ведь простудиться может на всю жизнь! А он… – закашливается, молчит с минуту, а потом негромко продолжает: – А он не может ей даже будочку поставить возле ворот, чтоб теплей было и только все: «Давай, давай»! – Опускает голову, с минуту сидит, покусывая яблоко. – Ладно уж мне… Я двенадцать лет на Севере оттельпужил и сейчас
Генеральный секретарь ЦК КПСС в 1985—91, президент СССР в 1990—1991 годах.
