с одеждой отца и достала пижаму. Она всё равно будет болтаться: папа был стройным, но не до такой степени. Мелькнула мысль самой надеть на инго пижамные штаны, однако я побоялась лишний раз дотрагиваться до истерзанного тела и просто прикрыла его чистой простынёй.
Уже в сумерках я сбегала в ближайший магазин за продуктами. Вернулась вся в снегу: пессимистический прогноз мужичка оправдался, на улице кружила метель. Сварила куриный суп, накрошив овощи как можно мельче, приготовила картофельное пюре и паровые котлеты. На столик рядом с кроватью поставила кувшин с водой и наполненный до половины стакан: мало ли, инго настолько обессилил, что не сможет налить сам. Ближе к ночи спохватилась и проверила, не осталось ли в спальне Зеи острых предметов. Забрала её шкатулку с швейными принадлежностями и посмеялась над собой – при желании легко разбить голову об стену или разрезать вены осколком того же кувшина. И всё же мне хотелось верить, что инго не настолько отчаялся.
Засыпая, вновь вспомнила лютую ненависть в глазах островитянина и поёжилась. Как я собираюсь кормить человека, который сознательно отказывается от пищи? Каким образом удержу его от побега? Смогу ли с ним договориться?
С щенком было бы гораздо проще.
Глава 3
Ночью мне снилась Зея, и когда я проснулась, то какую-то долю секунды верила, что сейчас вновь услышу ласковое: «Юли, вставай, завтрак стынет!» За тринадцать лет я почти забыла голоса родителей, но мягкое воркование Зеи ещё не изгладилось из памяти. Последние полтора года она еле ходила, постоянно дремала и всё равно потихоньку возилась на кухне. «Старики живут, пока чувствуют себя полезными, – приговаривала она, – а ничего не делать – скука заедает».
Стрелки часов показывали половину восьмого. За окном шёл снег. На фоне бледно-свинцового неба снежинки мельтешили, словно растревоженный рой суетящихся насекомых. Двор опять завалило, верхушки кустов еле выглядывали из сугробов. Вылезать из-под тёплого одеяла не хотелось, но нежиться я себе не позволила. Решительно встала, оделась, заправила постель и прислушалась. В доме царила тишина. На цыпочках я подкралась к спальне Зеи, отодвинула засов и заглянула.
За ночь инго так и не поменял положение. Я осторожно подошла, чтобы рассмотреть его поближе. Льен Тодеш назвал островитянина «мальчиком», однако доктор разменял восьмой десяток и считал мальчиками и девочками всех людей моложе сорока лет. Но я тоже видела скорее юношу, нежели мужчину – исхудавшего до костей и крайне непривлекательного. Бледная с землистым оттенком кожа, удлинённый нос, заострённый подбородок. Тонкие бескровные губы под слоем желтоватой мази едва угадывались, уши на стриженой голове смешно выпирали, волосы за ночь здорово отросли и серебрились на висках. Нареканий не вызывали лишь тёмные брови и короткие густые ресницы. Вчера всё лицо инго покрывали ссадины, сейчас они практически зажили, а рана от ошейника затянулась розовой кожицей. В империи самый высокий уровень медицины и лучшие в мире лекарства.
