не мог угадать смысла того, что он говорил. Но интонация его голоса, бесконечная ласка, мир и доброта, которые слышались в нём, говорили моему сердцу, что его любовь и желание принести помощь не знают ни предела, ни отказа. Но что особенно поразило меня и запало мне в душу – это лицо Франциска. Ах, сколько раз потом в трудные и опасные минуты жизни, и в моменты внутреннего разлада и смертной тоски вставало передо мной это бледное лицо в экстазе любви и доброты!
Бледный, с огромными синими глазами, испускавшими лучи, с улыбкой радости он протянул вперёд руку. Всей своей позой Франциск говорил: «Приди ко мне, и я утешу тебя».
Я увидел, как из кустов стал выползать на четвереньках второй карлик. Этот был ещё уродливее первого. Совершенно непропорционально сложённый, с огромной головой, сравнительно длинной талией и коротышками-ножками, он поднялся на ноги с трудом и пошёл прямо на Франциска, воя, точно собака по покойнику. Длинные руки его висели ниже коленей, челюсть с обнажёнными дёснами выдавалась вперёд; она у него была почти от уха и до уха. Это страшное, невообразимое человекоподобное чудовище не дошло до Франциска шагов трёх. Я ожидал, что тот сейчас же возьмёт его на руки, поднимет и приласкает. Но случилось иначе.
Первый карлик, сидящий в клетке, во всю мощь своей глотки стал что-то орать своему сподвижнику, показывая ему на стрелу, торчавшую посреди тропинки на поляне, и на те чёрные камешки, которые он выбросил из своих бездонных карманов. Второй карлик сначала слушал внимательно, приокрыв рот с уродливыми толстыми губами, потом взглянул на Франциска, отпрянул назад и завыл, закрывая глаза руками.
Первый карлик заорал ещё настойчивее. Франциск махнул на него слегка рукой, и тот замолк. И снова раздался голос, который я опять истолковал себе так: «Приди ко мне, и я утешу тебя».
Карлик, так же молниеносно, как это проделал несколько минут назад его товарищ, выпустил стрелу, но она упала на землю, вонзившись рядом с первой. Тут оба карлика точно с ума сошли. Они стали так выть и кататься по земле, кусая даже землю вокруг себя, что Франциск взял сетку из рук своего соседа и мягко, точно ватой, прикрыл ею урода.
Так же как и первый, второй карлик запутался в сети. Голос Франциска, точно арфа, звучал нежно и кротко, когда он подошёл к бесновавшемуся уроду и опять стал говорить ему что-то.
Вскоре второй карлик затих. После этого он послушно вынул всё, что хранили его карманы, аккуратно сложил всё это в кучу и сверху положил такие же чёрные камешки, какие выбросил первый. Потом он встал с коленей, пристально посмотрел в глаза Франциску своими красными глазами, и нечто вроде довольной улыбки раздвинуло его губы. Он моляще протянул руки к Франциску, показал на кучу своего аккуратно сложенного добра, притронулся к сердцу и горлу и провёл рукой по своей шее, как бы показывая, что ему отрубят голову его хозяева.
Снова сказал ему что-то Франциск, и интонация его голоса, как и выражение глаз, говорили всё то же: «Приди ко мне, и я утешу тебя». Теперь,
