гладил его прекрасные руки, которыми он закрыл лицо и по которым сейчас текли слёзы. Мы стояли в этой позе, когда на плечо каждому из нас легла чья-то рука, и я увидел обнимавшего нас обоих Франциска.
– Я вас искал, мои дорогие друзья.
Бог мой! Ничего не было особенного в этих простых словах. Но лицо Франциска, его глаза, звук его голоса – всё было таким потоком ласки и любви, что я понял, почему его называли святым среди народа, и его простые слова проникали мне в сердце, как слова великого мудреца: «Придите ко мне, и я утешу вас».
При звуке голоса Франциска Бронский опустил руки, взглянул на него и, очевидно, впервые понял, как и я, что такое Любовь в человеке. Он опустился на колени, приник к Франциску, взял обе его руки в свои и зарыдал.
Все моё сердце перевернулось от этих рыданий. Я тоже опустился на колени рядом с ним, обнял его, также приник к Франциску и молил живое небо, моих друзей Флорентийца и Али разделить тяжесть трудных страданий Бронского, помочь ему перейти в иную ступень понимания его земной жизни и труда в ней.
Рыдания Бронского говорили о невыносимой тяжести сердца, о пытке, которую он нёс. Руки Франциска гладили его по голове, он наклонился над Бронским и тихо, нежно улыбался ему. Я перестал видеть в стоявшей перед нами фигуре Франциска. Я видел сейчас одну Любовь, которая светилась вокруг его головы и всей его человеческой формы и разрасталась в светлое облако, окружая его кольцом.
– Мой дорогой брат, – всё тем же голосом продолжал Франциск, – твои слёзы сегодня – Рубикон твоей жизни. Ты был освободителем для твоих встречных, разрывая их духовные оковы своим гением искусства. Ты скорбел и страдал, видя, как рушилось их мимолётное счастье. Теперь ты будешь понимать, что условное счастье, сгоравшее от огня спички, сменится в них Светом несгорающего Огня. Ты будешь теперь для них силой возрождения и утешения. Ты поймёшь, что великий путь ученичества равно велик перед Вечностью, несёшь ли ты в своей чаше розовые жемчужины радости или чёрные жемчужины скорби. Чаша радостного только кажется легче. На самом же деле людям одинаково трудно нести в достоинстве, равновесии и чести и радости и скорби.
Встаньте, братья мои, чтобы я мог каждому из вас отдать поклон Любви, как привет его новой жизни.
Франциск поднял нас с колен, и я снова поразился физической силе этих нежных рук и его болезненной внешности. Франциск обнял Бронского, приблизил его вплотную к себе и что-то говорил ему на ухо, чего я не разбирал. Как преобразились лицо и фигура артиста, когда Франциск выпустил его из своих объятий! Лицо его засияло, фигура выпрямилась, стала мощной, глаза засверкали силой, весь он показался мне воплощением творческой энергии. Ни одной морщинки не было на его молодом сейчас лице, а ведь в момент нашей встречи оно всё было изборождено суровыми складками.
Франциск обратился ко мне и сказал:
– Лёвушка, твой брат Николай шлёт тебе
