ей, повела Катарину в сторону ванны. Селена умела оставаться обаятельной, но в её словах всегда был скрытый подтекст, который заставлял Катарины держаться на чеку.
Ванная комната была столь же величественной, как и всё в этом замке, но пропитана ощущением некоего излишества, на грани разврата. Стены были выложены темно-зеленым мрамором, на котором поблёскивали золотые вкрапления, отражающие мягкий свет факелов, закрепленных в бронзовых держателях. Посреди комнаты возвышался огромный бассейн, больше напоминающий купель для дворянской знати, нежели простую ванну. Из воды поднимался лёгкий пар, создавая вокруг атмосферу влажного тепла, будто скрывающего этот уголок мира от суровой реальности.
Поверх воды плавали лепестки роз – свежие и яркие, они создавали мягкий, пьянящий аромат, который наполнял воздух тонкими, соблазнительными нотами. Кажется, сама вода была насыщена маслами, придававшими ей гладкость и пленительный блеск. Селена, с обычной для неё непринужденностью, лишь на мгновение встретилась взглядом с Катариной, прежде чем её губы коснулись лёгкой, едва заметной улыбки. Взгляд её остановился на купели, словно приглашая гостью окунуться в расслабляющие воды. Её тонкая, изящная рука медленно скользнула вдоль пояса её платья, и одежда легко, словно по волшебству, упала на пол. Селена стояла перед Катариной полностью обнажённой, словно не стесняясь ни на миг своей наготы.
Катарина смотрела на неё с невольным замешательством. На Севере подобная откровенность считалась плохим тоном. Там, в суровых условиях, обнажённость была символом уязвимости, и войти в купальню с кем-то, даже с близким человеком, было редкостью. Однако Катарина понимала, что в этом месте, где нравы были другими, её привычки выглядели бы странными. Она ощущала на себе тонкий, проницательный взгляд Селены, который скользил по её телу, замечая каждую деталь – от её крепкой осанки до туго затянутых армейских поножей, которые ещё больше подчеркивали её воинственное происхождение.
Селена молчала, но её выражение лица говорило само за себя: «Не будь глупой, расслабься». Катарина на миг заколебалась, её руки едва заметно дрогнули, когда она потянулась к застежкам на запястьях, от которых шла броня, защищавшая её руки. Каждое движение казалось ей неловким и непривычным. Снимая поножи, она ощущала внутреннее сопротивление – словно её прошлое, её северные корни, протестовали против этой непривычной обстановки. Но она знала, что в этом замке это считалось нормой. Её миссия требовала гибкости, адаптации к новым обстоятельствам, а значит, ей придётся сделать шаг в сторону от своих привычек и устоев. Катарина медленно, но неохотно расстегнула кожаный ремень, который крепил броню на её талии. Армейская защита упала на пол с тихим металлическим звоном. Затем она сняла кожаные перчатки, которые так сильно стягивали её запястья, и наконец, её руки, на которых остались следы от ремешков, были свободны. Она чувствовала, как каждый элемент её доспеха, который она снимала, освобождал её не только физически, но и эмоционально – как будто с каждым слоем брони она снимала с себя
