его сюда еще разок… на следующей неделе… завтра…
Прошел час. На сцене теперь происходили очень грустные события; хоть и с юмором, но грустные. Девушка… мужчина. Что разлучало их даже сейчас? Ох уж эти трагические ошибки и недоразумения. Как печально. Неужели нельзя посмотреть друг другу в глаза и все понять?
В вихре света и звука, решимости, ожиданий и неминуемых бед первое действие завершилось.
Он вышел из зала. Поискал Теда Фэя и, кажется, заметил его у плюшевой торцевой стены, но не точно. Купил пачку сигарет, закурил и приготовился насладиться первой затяжкой, но тут загремела музыка, и он опрометью бросился обратно в зал.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ. Вестибюль отеля «Астор».
Она и впрямь была, как пелось в арии, Прекрасной Розой Ночи. Вальс поднял ее над сценой, придал ей нестерпимой красоты и с последними аккордами плавно вернул, как невесомый листок, с небес на землю. Высший свет Нью-Йорка! У кого повернется язык осуждать, если ее закружил этот блеск, и она исчезала в спелом утреннем янтаре оконных рам или растворялась в далекой чарующей музыке, когда открывалась и закрывалась дверь бального зала? Хвала сверкающему городу.
Прошло полчаса. Ее истинный возлюбленный подарил ей розы, похожие на нее, а она с презрением швырнула их к его ногам. Смеясь, она повернулась к другому и закружилась в танце – в безумном, неудержимом танце. Стойте! Это нежное сопрано тонких духовых, эта низкая, волнистая нота великолепных струнных. Проникновенный и щемящий, стремительный, как порыв чувства, летящий над сценой мотив снова подхватил ее, как беспомощный листок, покорный ветру:
Роза… Роза… Роза ночи. Расцветает с весенней луной.
Через несколько минут толпа подхватила Бэзила, до странности потрясенного и взволнованного, и вынесла в фойе. Взгляд его тут же упал на почти забытый, претерпевший удивительную метаморфозу призрак мистера Руни.
По правде говоря, мистер Руни явился в несколько разобранном виде. Во-первых, на нем была совсем другая шляпа – куда меньшего размера, нежели та, что днем. Во-вторых, лицо его утратило былую топорность и сделалось безмятежным и нежно-бледным; галстук, а отчасти и рубашка загадочным образом оказались поверх мокрого насквозь пальто. Как мистеру Руни удалось за недолгих четыре часа довести себя до такого состояния – это можно было объяснить разве что освобождением искрометного, вольнолюбивого духа из-под гнета школы для мальчиков. Мистер Руни был рожден для трудов под ясным светом небес и – видимо, полуосознанно – шел навстречу своей неизбежной участи.
– Л-л-ли, – невнятно произнес он, – пора те поумнеть. Я тя н-н-научу, как поумнеть.
Чтобы избежать угрожающей перспективы обучения прямо в фойе, Бэзил неловко сменил тему.
– Не желаете ли посмотреть спектакль? – осведомился он, польстив мистеру Руни предположением, что тот в состоянии смотреть спектакль. – Постановка великолепная.
