сердцевины переживания, а эротическая валентность метафоры вызвана парадоксом непостижимых отношений, несходством объекта и фантазии. Любимый объект непрерывно удивляет поэтическими вариациями; он одновременно похож и не похож на концептуализированный идеал (одновременно оправдывает и опровергает ожидания, оказываясь в итоге знакомым и непостижимым) – любовь метафорична и жаждет распознавания, сравнения, изъятия любящих из мира других. Речь идет об опыте, выходящем за рамки культуры и времени. На уровне вариаций культуры действуют две мощные силы – глобализация и культурная гордость (идентификация с одобрением старшего поколения), что питает непредсказуемую борьбу за чувства и умы.
Оживленная любовным переживанием публичная сцена и разворачивающийся на ней процесс самостановление субъекта, демонстрирует, что выражение любви – это прежде всего вопрос власти! Проявление чувств поставлено в прямую зависимость эффектов дискурса и чем больше переживание табуируется, тем больше о нем рассказывают на исповедях и в кабинетах психоаналитиков, изобретая вновь. Превосходной иллюстрацией являются просуществовавшие всю Гражданскую войну по инициативе герцогов Луи и Филиппа Бургундского под покровительством Карла VI во имя пробуждения новой радости любви Суды любви (Cour amoureuse), формально объединившие врагов в поэтических баталиях во имя женщин, которых запрещено было каким-либо образом порочить. Целью ставилось возрождение максимально учтивого, отыгрывавшего сверхценность объекта и рыцарского отношения к даме. Поэтому Алена Шартье исключили из состава суда после публикации La Belle Dame sans mercy, хотя все члены имели разнообразное социальное происхождение и не должны были быть изгнаны, т. к. впоследствии они вместе управляли Орденом Золотого Руна (I’ordre de la Toison d’or). Субъективация идущих впереди художников и поэтов, перемещающих фокус взгляда из сферы автора в сферу сознания своего персонажа, поддерживает переплавление в рефлексивное движение, заставляющее усомниться в способах самовыражения и устройства собственной идентичности, включая стремление к признанию собственного переживания.
Любовный опыт позволяет обнаружить рассогласование того, что делается, и того, что утверждается, – между прагматичной идеологией и психическими феноменами. Он формирует обновленную идентичность посредством желания; в этом случае идентичность определяется любимым объектом и его ценностями, формирующими идентичность, отрицать которые субъект не способен. Переживание формирует характер, но само переживание становится тем, что прописано в фантазме. Дихотомия расчета и любви предполагает перформанс респектабельности, в центре которого располагается желание субъекта, т. к. идеал романтической любви отражает содержание дискурса и операций символического обмена (Long, 2004) классового габитуса внутри него или трансцендентного свободного дара.
Постановка перед собой навязывающей
