упорядоченным обществом и свободными индивидами должно базироваться на торжестве разума»97. Таким образом, обращение к вопросу об индивиде модерна неотделимо от вопроса об идее модерна.
Во-вторых, идея модерна тесным образом связана с идеей рационализации. Отрицание одной из них влечет за собой отрицание другой. В то же время специфика западной мысли заключается как раз в том, что от идей рационализации она перешла к гораздо более широкой идее «рационального общества», в котором разум не ограничивается сферой научной и технической деятельности и должен стать принципом управления людьми и вещами. Рационализация воспринимается как единственный принцип организации индивидуальной и коллективной жизни, этот принцип увязывается также с секуляризацией, т.е. с отстранением от всяких «последних целей».
Запад мыслил и реализовывал модерн как революцию, поскольку не признавалось значение традиции и вообще чего-либо унаследованного. В течение столетий социальная мысль стремилась к какой-то «естественной» модели научного познания общества и личности – будто то механицистская, органицистская или кибернетическая модель. И все поиски такой модели опирались на убеждение в том, что необходимо избавиться от прошлого, освободить людей от унаследованного неравенства и невежества. «Главной целью такой этики и такой эстетики не является создание какого-то образа человека. Она заключается в устранении всяких образов человека… и в стремлении утвердить натуралистическое видение человека»98.
В-третьих, в течение долгого времени модерн определяли лишь через указание на эффективное воплощение в нем инструментальной рациональности, покоряющей мир посредством науки и техники. И, как подчеркивает А. Турен, ни в коем случае нельзя отказываться от подобного рационалистского видения, поскольку оно предохраняет от всякого холизма, тоталитаризма и интегризма. Однако такое видение не дает полной «идеи модерна», более того, оно «скрывает половину идеи модерна: появление субъекта как свободы и творчества»99. Не существует одного единственного образа модерна. Можно говорить о двух образах, соотносящихся друг с другом – образах рационализации и субъективации, т.е. оформления и утверждения субъекта. Драма европейского модерна заключается в том, что он развивался в своеобразной борьбе с «половиной самого себя», преследуя субъекта во имя науки, отвергая всякий вклад христианства. Те, кто отождествляет модерн с рационализацией, сводят субъект к разуму, деперсонализируют его, приносят «я» в жертву, растворяют субъект в безличностном порядке природы или истории.
В действительности мир модерна соотносился также с «субъектом, который есть свобода». Это означает, что в качестве благого принципа утверждается тот контроль, который индивид способен осуществлять над своими действиями и своей ситуацией,
Touraine A. Critique de la modernite. – P.: Fayard, 1992. P. 11.
Ibid. P. 29.
Ibid. P. 240.
