встряхивает. – Слышишь? Не убьют. Я не позволю.
– Но Блэквелл…
– Не подумал, – перебивает меня Калеб. – Он последнее время работает на износ, эти чертовы протесты реформистов… – Он мотает головой. – Когда поймет, что сделал, издаст указ о помиловании. Не сомневаюсь.
Я задумчиво хмурюсь. Блэквелл никогда не прощает. Никогда не просит прощения. Никогда не признаёт своей неправоты, если вообще бывает не прав. И Калебу это известно.
– Я к нему пойду сегодня, – продолжает он. – Просить за тебя. Напомнить, насколько ты ценный работник. И хороший.
– Но я плохой работник, – говорю я. – Тебе пришлось четыре раза за пару недель меня страховать. Раньше такого не случалось.
– Не случалось, но ведь была же тому причина? – Он смотрит на меня, глаза прищурены, зубы стиснуты, губы в ниточку. – Почему ты мне не сказала? В смысле про короля? Если бы ты сказала, я мог бы тебе помочь. Не допустить, может быть…
– Не мог бы, – отвечаю я. – И ты это знаешь.
Калеб замолкает.
– Да, не мог бы, – признаёт он наконец. – Но я знал, что у тебя что-то не так, надо было мне догадаться, в чем дело. – Он вздрагивает и отворачивается. – Прости.
– Ты не виноват. Что произошло, то произошло.
– Потому что я не обращал внимания. – Калеб оборачивается ко мне. – Я не видел того, что видели все. Что видел он. Если бы смотрел, то увидел бы, что ты… – Он смотрит на меня так, будто впервые видит. – Что ты не…
– Не кто?
– Что ты уже не ребенок. – Калеб показывает на меня. – Ты выросла.
В другое время, в другом месте я бы могла что-то почувствовать. Теплоту от того, что он наконец-таки меня заметил. Неприятно, что это случилось так поздно. Или гадала бы, что он сейчас обо мне думает, и может ли измениться между нами что-нибудь. Но место и время не другие, и я об этом не думаю.
– Если не заметил я, то Блэквелл уж точно не заметил, – продолжает Калеб. – Наверняка он видит тебя такой же, какой ты была в начале: мелкое, тощее, незаметное создание, с которым хлопот не оберешься.
Он хочет поднять мой дух, я это понимаю, но его слова так близки к тому, как я сама себя вижу – как, боюсь, до сих пор видит меня Калеб, – что я вздрагиваю.
– Никогда не забуду, какое у него было лицо, когда я впервые тебя привел к нему.
У меня откуда-то находится улыбка.
– Он был в ужасе.
– Я его уговорил испытать тебя, – продолжает Калеб. – Поклялся, что сделаю из тебя хорошую ищейку.
– Ты был беспощаден. Поднимал меня ночью и заставлял работать. Бегать заставлял, пока меня не стошнит. Бросать ножи до волдырей на руках. Бил, бил, бил, пока я не научилась блокировать удары.
Он становится серьезным:
– Помню. Наверняка ты меня за это ненавидела.
– Нет, такого не было.
– Я должен был, – говорит он. – Чтобы ты выжила. И ты выжила. Посмотри, какая ты сейчас сильная. Посмотри, какой ты стала.
