в Риме, разве что стихи не декламировал…
Витька хорошо помнил свой родной городок на Севере, который и без всяких пришлых пассионариев выглядел немногим лучше пейзажа, что лежал перед ним. Помнил все: и происхождение каждого своего шрама: от банально искусанных собаками в детстве ладоней до длинной полосы справа от виска до нижней челюсти, где по касательной рассекло кожу верхним уголком лезвия топора в драке.
Помнил и довольно радостное детство, полное юмора висельников, который в те бездуховные годы считался вполне допустимым – и как прилетело по челюсти качелями до технического нокаута в 10 лет, и как воровали коктейли в зеленых банках через отгибающийся лист фанеры в стене ларька. И скелеты собак в подлеске, обглоданные воронами, и пугающе-тёмный подвал заброшки…
И первая ночь в ментовке. Потом – как первый раз в зале суда стукнул молоток судьи, отправив в этот раз куда-то дальше обезьянника. Вонючие поезда с клетками. Сколько этого всего было. Так, что, наверное, это и объяснимо, что он оказался тут – столько путешествий, и как мало из них не в кандалах…
А ведь по-немецки Bach – это ручей. Ну а mut – мужество. Ручей мужества, значит… а, как известно, мужество ведёт на небеса. Вот только мужество ли ведёт из ИК-17 на этот ёбаный “передок”?
Из глубокой задумчивости его вывел крик командира отряда с позывным “Кент”, глухо раскатившийся посреди окопной возни. Наверное, именно такие крики и привносят структуру в эту военную возню, преобразуя эту энтропию в осознанные действия. Организованное создание энтропии вокруг… везде, куда заходят строем, всякий порядок исчезает. Поэтому наша задача – чтобы на той стороне энтропии стало больше, чем на нашей.
– Готовимся!
Значит, через час идём в штурма. Ладно.
Поджав замершими руками автомат к груди, Витька ждал дальнейших указаний. Он не чувствовал ни страха, ни особого воодушевления, только смертельная усталость от всего происходящего. Будто он видел все это уже двадцать тысяч раз. Или даже больше.
Бойцы судорожно проверяли боезапас и готовились к штурму. Вот в эти моменты тот ефрейтор и думал о Шопенгауэре? “Странно. Почему я вообще об этом подумал?” – одернул себя Витька.
Музыкой навеяло, – усмехнувшись, тихо произнес он вслух себе под нос.
Час пролетел незаметно. Витя только и смотрел в стену окопа, пытаясь абстрагироваться от всего.
В углу его старые-новые сослуживцы делали по паре глотков и передавали дальше металлическую кружку – “кругаль”. Чифирят. Будто и не выходили “на воля”.
Или как лучше сказать? “С воля́ иль не воля, да поедешь на моля́”?
Витёк ухмыльнулся. Забавный получился фельетон.
Выходим через пять минут! Всем готовиться! – вновь прозвучал сдерживающий энтропию выкрик и дальше тот же глухой голос продолжил вещать о целях вылазки. Надо продвинуться вглубь улицы и…
“Ага, и проверить,
