центра. Анин отец верил, что со временем земля в таких благословенных краях начнет цениться, вот тогда можно будет и продать. А тогда было решено сдать дом большой русской семье, приехавшей в деревню из одной бывшей советской республики. Плата за дом напоминала средневековый натуральный оброк: мясо, картошка, грибы-ягоды. Обе стороны были довольны. Отец иногда сам ездил за продуктами, но чаще ему, как барину, доставляли всё на дом. Перепадало и Ане, да и сам дом уже несколько лет находился в её собственности. Отец, обременённый уже новой семьёй, исполнил давнее устное пожелание своей матери. Будь деревня поближе, она не согласилась бы его продавать, использовала бы как дачу. Но в последний год арендаторы стали часто звонить, подолгу рассказывая, что дом ветшает и проседает. Планы у них, приехавших десять лет назад с одним чемоданом на семерых, теперь были грандиозные: разобрать старый дом, чтоб построить на его месте новый. Понятно, что без права собственности начать перестройку они не могли. Аня их понимала и уже начала собирать пакет документов для продажи, хотя и жалко было, но не переезжать же ей в деревню. Тогда и прозвучал вечерний звонок.
Семейная летопись. 1920-е
Хотя по всей Руси полыхала кровавая заря гражданской войны, случались и островки нечаянного покоя. Семья Распутиных, только сыновей девять человек, да трое дочерей, породнилась, кажется с каждой семьей в округе. До середины двадцатых годов старались держаться вместе. Три заимки: Распутина, Хлопунова и Потылицына располагались недалеко друг от друга, по сибирским меркам, конечно. Да ещё добротная усадьба в деревне Краснопольской принадлежала им. Рядом текла небольшая, но шустрая речка, ворочая жернова распутинской мельницы. Земли хватало. Давным-давно осев в центре Сибири, какой-то казак положил начало роду. И пошли поколения за поколениями, смешиваясь с новыми и старыми переселенцами из России, иногда с местным бурятским или татарским народом. Родовая фамилия не раз менялась, но земля оставалась. Каждый, вроде бы, жизнь проживал отдельно, но объединяло прочно одно – отношение к труду. Если надо, значит, будет сделано. Батраков почти не держали, своих сил хватало, пока троих младших сыновей не забрали на германскую. К счастью старика Распутина, он не увидел, как революция шагнула в Сибирь, не узнал, что из троих его младшеньких только один вернулся домой. Известие о снохе – дворянке могло потешить самолюбие старика, да не успело. После смерти отца старшинство перешло к пятидесятилетнему Фёдору. Младшего брата с молодой женой он определил в потылицынскую заимку к овдовевшим сестрам. На заимке, деревушке в три дома-пятистенка, проживали родственники, так что Ксения вдруг оказалась в большой семье. Странными и дикими показались ей условия новой жизни. Не будь революции, она убедила бы мужа поселиться хотя бы в Иркутске. Так в будущем и сделаем, – решила она. Пока же лучше, пожалуй, им будет в этой глуши. Как-то само собой она оказалась в роли няньки. На три дома приходилось шесть
