уж говорить об изможденных плаванием подростках. Но, даже учитывая это, надсмотрщики были настороже – они слишком хорошо знали, какие силы просыпаются в отчаявшихся, готовых на все людях, и не собирались подвергать свою жизнь малейшей опасности. Не за то им платят деньги, чтобы сложить голову где-то в вонючем трюме.
– Ты! И ты! И ты! И еще – ты! И вы! Пошли наверх! Быстро, быстро, твари!
Надсмотрщик хлопнул бичом. Звук был таким резким, громким, как если бы кто-то ударил палкой по борту рыбацкой лодки. Щенок в прошлой жизни любил так постучать, особенно когда отец не видел хулигана и тихо-мирно занимался ремонтом сланей. Он возмущался, ругался, грозил Щенку кулаком, но тот видел, что глаза отца смеялись – это была игра, и оба получали от нее удовольствие.
Выбросив из головы внезапно всплывшую картинку воспоминаний, Щенок поднялся и пошел к лестнице, оскалившись, как зверь. Те, кого назвал надсмотрщик, были из числа вчерашних агрессоров. Рабовладельцы знали, что делают. Как заставить мальчишек драться между собой? Как устроить бой – настоящий бой, не имитацию, не возню детишек? Нужно стравить между собой тех, кто ненавидит друг друга. Тех, кто готов порвать за нанесенные обиды.
Работорговцы ошибались. Щенок своих обидчиков не ненавидел. Он вообще теперь не понимал этого слова. Оно слишком человеческое, слишком сложное для понимания зверя. Щенок запомнил лица, и его мозг знал – эти люди опасны, их надо остерегаться, и если подойдут близко, нужно постараться убить.
Наоборот, те, кто на него напал, ненавидели проклятого «товарища» – мало того, что он не позволил себя убить и нанес им раны, так они еще и пострадали от бича надсмотрщика, покрывшего их тела кровоточащими полосами.
В общем-то, на то и был расчет. Если тебе предоставляют возможность наказать соперника, да еще за это дают еды и воды – почему бы не потешить толпу?
Солнце слепило глаза, ощупывало истосковавшихся по воле подростков горячими лапами, тут же высушив выступивший пот. Мальчишки жались друг к другу, испуганно глядя на вопящих, разгоряченных выпивкой и азартом мужчин. Те были везде – на палубе, на снастях мачт, на сетке, закрывающей борта корабля на высоту полутора человеческих ростов, – рабовладельцы знали, как сберечь груз и не допускали возможности того, что отчаявшийся и обезумевший раб бросится к борту и спрыгнет в воду, в призрачной надежде уйти вплавь, спастись от страшной жизни. Шансов на это не было никаких – в воде поджидали чудовища-людоеды, но даже этот исход часто казался привлекательнее, чем медленное умирание в вонючем трюме.
Мастер почесал подбородок, посмотрел на грязных, подслеповато моргающих мальчуганов и произнес короткую речь, из который следовало, что жалкие трюмные крысы, предназначенные на корм морским тварям, имеют шанс продлить свою жалкую жизнь, получив лишний кусок лепешки и не получив порции порки бичом, в том случае, если будут хорошо драться.
Язык ростов и зануссов почти не отличался друг от друга – за исключением
