когда подошел к крыльцу. Он поднял одну трость и коснулся ею руки полицейского. Луч фонаря метнулся вниз.
– Что-нибудь случилось? – спросил доктор Фелл. – И если можно, не светите мне в глаза!
– Так-так! – проворчал полисмен настороженно и слегка раздраженно. – Так-так, сэр!..
– Ну тогда посветите еще секундочку. В чем дело, Пирс? Неужели вы меня не узнаете? Я вас прекрасно помню. Вас все время оставляют дежурным по участку. Кхе. Кхум. Вы стояли за дверью кабинета Хэдли…
Полицейский ошибочно предположил, что присутствие здесь доктора Фелла не было случайным.
– Я не знаю, что случилось, сэр, но пойдемте.
Махнув рукой Мельсону, не испытывавшему большого желания впутываться в это дело, доктор Фелл поднялся вслед за Пирсом по ступеням крыльца.
Стоило только войти внутрь, как оказалось, что в длинном коридоре совсем не так уж темно. В дальнем его конце виднелась лестница, с верхнего этажа на ступени лился мягкий свет. Жуткий голос умолк, словно кто-то теперь ждал и прислушивался. Откуда-то слева, сквозь одну из закрытых дверей, доносился странный шум, который Мельсон поначалу принял за нервный, настойчивый шепот, и лишь потом он понял, что этот звук издавали многочисленные, вразнобой тикающие часы. В тот же миг женский голос прокричал сверху:
– Кто там? – Шум, шорох, шелест платья, затем тот же голос в отчаянии крикнул им: – Я не могу пройти мимо него! Говорю же вам, я не могу пройти! Здесь кругом кровь. – Голос задрожал.
Эти слова исторгли хриплый звук из уст Пирса, и он бросился вперед. Желтый круг фонаря запрыгал по ступеням, два его спутника поспешно поднимались следом. Лестница была основательная, с тяжелыми перилами, ковром в тусклый цветочек и латунными прутьями, прижимавшими его к ступеням. Она являлась символом добропорядочного английского дома, где нет места жестокости и насилию, и ни разу не скрипнула под их ногами. Поднявшись наверх, они увидели прямо напротив, через холл, открытую двойную дверь. Тусклый свет проникал через нее на лестничную площадку. Он шел из комнаты, в которой два человека застыли на пороге, а третий сидел в кресле, обхватив голову руками.
Через порог вытянулось тело мужчины. Оно лежало вполоборота: частью на спине, а частью на правом боку. В желтом свете лампы его хорошо было видно: тени играли на искаженном судорогой лице и между пальцами, которые еще шевелились. Веки тоже еще подрагивали, открывая белки закатившихся глаз. Рот был открыт. Спина как будто немного выгнулась, словно от боли, и Мельсон мог бы поклясться, что ногти еще скребли по ковру. Но это, очевидно, были лишь конвульсивные подергивания трупа, потому что кровь изо рта уже перестала течь. Пятки, стукнув по полу, дернулись в последний раз, глаза открылись и замерли.
Мельсон почувствовал легкую дурноту. Он неожиданно отступил на шаг и едва не угодил ногой мимо ступеньки. В добавление к зрелищу умирающего человека этот пустяк – кому не случалось оступаться? – едва не довел его до обморока.
