Литературно-художественный журнал «Стороны света» №16. Коллектив авторов

      Файруз протягивает губы к небу,

      чтоб пролилось жасминовым дождём

      на тех, кто встретились однажды,

      не ведая, что влюблены.

      Я слушаю её в «фиате» Мухаммада

      в полдень улицы Ибн-Габироль.

      Ливанская певица поёт в итальянской машине

      арабского поэта из Бакья Аль-Гарбийа

      на улице еврейского поэта, жившего в Испании.

      А жасмин?

      Если падет он с небес конца света,

      на минутку

      зажжётся зелёный

      на следующем перекрёстке.

      Ущербный как он есть, любимый и прощённый, как он есть,

      такой, как есть, сердитый и половинчатый,

      голодный, жаждущий, недовольный, кружащий

      над пропастью,

      стихотворение человеку, ускользнувшему необласканным

      из ночных сновидений в дневные,

      прочищающему горло, отхаркивающемуся, нащупывающему ботинки,

      какому есть, с урчащими кишками,

      проталкивающими нечто, что уже скоро

      испражнится, и размышляющему о любовном голоде:

      долог, долог голод любви,

      многий кофий не сможет погасить его. Это стихотворение

      ослабевающему потоку его мыслей,

      такому, какой есть, неопределенному, недоуменному,

      заострённому кверху, человеку, тоскующему и чего-то ждущему,

      стихотворение его некровоточащей ране,

      клубню его молчаливой обиды, сигарете,

      на которую он опирается сейчас,

      пока усаживается за стол, как тот, кто напоследок достиг хоть какой-то тишины.

      Это стихотворение его чистым страницам, поцелуй

      его глазам, обретающим покой в пухе облаков —

      Я не смогу уточнить, что скрывалось

      в каждой слезе часа в три-четыре

      утра, когда раздался свисток

      из гнутого носика чайника, а

      может, из пасти шакала, когда у меня иссякли

      все фильтры мировой скорби, но

      если ангел осведомится, расскажу ему

      о тех, у кого водрузили плахи на сердце и с тех пор

      они не перестают стирать всё, что написали,

      хотя я и не смогу уточнить, кому смерть от воды,

      кому – от огня [2], кому – от электричества,

      возникающего между словами,

      только поместить

      пёрышко под ноздрю и проверить,

      дышу ли я сейчас,

      когда все рыхлые женщины переворачиваются

      на другой бок.

      Проснулась я цаплей.

      Не знала, ни кто я, ни что я

      ем,

      ни кого мне остерегаться, ни где

      я живу.

      Небо выглядит знакомым,

      прыг-скок

      и я там —