негативную энергию можно закопать в землю. Двойная польза: ни о чём плохом уже нет сил думать, плюс сам себе готовишь запасные позиции. Правда, у меня от постоянного недосыпа и усталости организм накапливал напряжение, которое невозможно было снять никаким земледелием. Возникало ощущение, что я всё время с лёгкого похмелья, хоть и без головной боли. И даже шутка о том, что вне зависимости от того, выживешь ты или нет, к земле уже привык, воспринималась практически всерьёз.
– Тебя сюда привезли, потому что надеялись: ты сможешь не только дерзко воевать, но и научишься выживать. А то сидел бы на зоне и ногти грыз. Ты вот на улице, вижу, вырос, а не в парнике. В лагере выжил и не оскотинился. Поэтому выбора у нас с тобой нет: будем побеждать! – такова была сермяжная правда Сглаза. Я, конечно, знал, как его зовут по имени, но хочу, чтобы он запомнился именно как Сглаз.
Общаясь со Сглазом, я начал понимать, что есть люди, которые не просто хотят выжить, но ещё и выполнить поставленную задачу так, чтобы не потерять уважение к себе. И наш командир хотел, чтобы такими стали все, потому что тогда у них может здорово получаться думать, как именно это сделать. Опыт, который я получил в те дни, конечно, был уникальным. Мне нужно было на ходу учиться командовать, потому что Сглаз хотел, чтобы я стал его заместителем, и одновременно решать многие другие задачи по подготовке пацанов к бою.
Пацаны уже спасали жизни друг другу порой в немыслимых ситуациях. И пришло понимание того, что, если хоть кому-то жизнь спас, считай и свою жизнь не зря прожил. Мы уже чувствовали, что «Вагнер» – это единое и большое народное братство. Мне даже вспомнилась крылатая фраза «братья по оружию». И только в те дни я понял, какое великое чувство могло быть свинцом залито в эти слова. Все уже видели и понимали, что рано или поздно как минимум половине из нас придётся погибнуть на этой войне. А может быть, и всем. Но те, кто останутся и когда-нибудь придут домой, через время поймут, что «человека с войны можно убрать, а войну из человека нет».
– Пацаны, – говорил Сглаз, – вот вы пошли небольшими группами в накат, и, если старший в группе стал «двести» или тяжелый «триста», тогда тот, кому все доверяют, берёт его рацию и начинает руководить группой. В тюремной камере за вас никто не выбирал старшего. По каким-то признакам вы же его сами определяли. Вот и тут так.
Командир торопился обучить нас, как он говорил, недообученных, всему, что знал и понимал сам. Сглаз поручил мне вести «журнал учёта личного состава», куда нужно было записывать позывные бойцов, номера жетонов и автоматов, закреплённые за каждым. Именно в этот журнал потом вносились сведения о ранениях, смерти и обстоятельствах произошедшего. Нашего командира хотели сделать взводным, но мы видели, что он с какой-то неохотой ожидал этого назначения, словно боялся, что его на всех не хватит. Не хватит его обострённого чутья на людей и его немыслимого умения стать близким для каждого на интуитивном, непридуманном уровне… Он пустил нас в свою душу, и мы подспудно пытались ответить ему тем же.
Нам
