мои взбудораженные нервы, утоляла жажду покоя, обволакивала усталое сознание, как баюкали эти мерные движения рук… Как баюкал этот взгляд: «Усни… усни…»
Но что-то внутри меня отчаянно сопротивлялось. Рванувшись вперед, я сумел стряхнуть наваждение. Ловя воздух ртом, я сумел вынырнуть на поверхность сознания и только тогда понял, насколько далеко прошел по дороге сна. На мгновение, уже на пороге пробуждения, я увидел комнату такой, какой ее видела Уолтерс: огромную, залитую мягким слабым светом, с изящной антикварной лепниной, гобеленами, резными узорами, в которых, казалось, сновали какие-то тени – и смеялись, смеялись надо мной! На стене висело зеркало – верно, не зеркало, а кристально чистая вода в раме, и были узоры на ней, и их отражение подрагивало; все, как описывала Уолтерс, ведь эта дрожь и мне напомнила, как качается трава на берегу лесного озера, когда ее колышет ветер.
А потом словно рябь прошла по всей этой колоссальной комнате – и видение исчезло.
Я стоял перед перевернутым стулом в той комнате, куда меня привела мадам Мэндилип. А сама женщина возвышалась прямо передо мной. Она смотрела на меня – озадаченно и, как мне показалось, с досадой. Будто я внезапно прервал ее…
Прервал? Когда она успела встать из-за стола? Как долго я спал? От чего спасся, чудовищным усилием воли вырвавшись из паутины навеянного ею сна?
Я попытался заговорить – и не смог.
Так и стоял там – онемевший, униженный, разозленный. Я понял, что попал в ее ловушку, как жалкий профан, а ведь я должен был оставаться начеку, я как врач должен был понять, что это гипноз! Но я поддался ее внушению, слушал звук ее голоса, смотрел на ее глаза и движения рук, и она ввела меня в транс, говоря, что я устал, что тут царит покой и мне хочется спать… спать… спать… Что она сделала со мной, пока я спал? Почему я не мог пошевельнуться? Будто тот рывок из паутины сна лишил меня всех сил. Я стоял – оцепеневший, тихий, измотанный. Ни одна мышца моего тела не повиновалась мне. Ослабленная воля пыталась управлять телом, но тщетно.
Мадам Мэндилип рассмеялась. Она подошла к шкафу у стены. Я беспомощно следил за ее действиями, не способный преодолеть паралич. Женщина повернула ручку, и дверца одного из ящиков распахнулась. В нем была кукла – маленькая девочка, школьница с ангельским личиком и доброй улыбкой. Я почувствовал, как что-то ледяной хваткой сжало мое сердце. В руке школьница сжимала игрушечную шпагу, и я знал, что это та самая кукла, которая спала в объятиях маленькой Молли… затем выбралась из детской кроватки… вприпрыжку подбежала к постели ее родителей… залезла на одеяло… а потом вонзила…
– Вот одна из моих особенных кукол! – Во взгляде мадам Мэндилип читалась жестокая насмешка. – Отличная кукла. Конечно, иногда она бывает такой невнимательной. Забывает свой рюкзачок в гостях. Зато она очень послушная. Может быть, купите ее для своей внучки?
И вновь она засмеялась – но теперь в ее молодом
