стремительно набирает силу, а его настоятель, И Бичэнь, гораздо известнее, чем ты, шисюн!
По мере того как Юй Ай описывал истинное положение дел, он горячился все больше и больше:
– А теперь взгляни на наш Пурпурный дворец: что у нас осталось, кроме отголосков былой славы учителя? Притом в мастерстве ты нисколько не уступал тому же И Бичэню. Пожелай ты войти в мир цзянху и, быть может, сумел бы побороться за место в десятке лучших мастеров Поднебесной. Однако ты выбрал уединение, предпочел сидеть в глуши и безвестности! Но если мы продолжим упорствовать в своем недеянии, на смену нашему учению придут другие, и неважно, сколь глубоки наши познания и как далеко мы продвинулись в своем совершенствовании!
Следом Юй Ай заговорил о смуте, что терзала всю Поднебесную, чем уже воспользовались адепты других учений:
– Сейчас мир погружен в хаос, каждая даосская школа стремится выделиться. В то же время буддисты и конфуцианцы в борьбе за влияние предлагают хитроумные планы, один другого диковиннее, дабы просвещенный государь подчинил себе всю Центральную равнину. Даже неправедные школы не остались в стороне! И только наши адепты ни во что не вмешиваются! Просто сидят на горе, заткнув уши и делая вид, что это их не касается! У нас в руках великолепный меч, но мы избегаем сражений! И что нам делать, если буддисты или конфуцианцы помогут объединить Поднебесную? Останется ли место для нас, даосов?
Поделившись тревогами, Юй Ай ненадолго умолк, чтобы продолжить уже спокойным тоном:
– Послушай меня, шисюн, я и в мыслях не допускал, что способен заменить тебя. И сам знаю: сердца чужеземных варваров не таковы, как наши. Сговор с тюрками – всего лишь часть моих замыслов. Но ты бы воспротивился и помешал мне, а потому оставлять тебя на горе Сюаньду было нельзя. Вот я и решился на столь отчаянный шаг. Но теперь ты вернулся к нам, и я прошу: не уходи, останься с нами и поправь свое здоровье! Ты ведь останешься?
– И что же будет через десять дней? – мрачно осведомился Шэнь Цяо.
Юй Ай застыл в недоумении.
– О чем ты?
– Как ты объяснишь братьям по учению, да и всем остальным адептам, мое возвращение на гору Сюаньду? И что ты объявишь на всю вольницу-цзянху, когда соберется совет Нефритовой террасы?
На это у Юй Ая слов не нашлось. И тогда Шэнь Цяо стал допытываться:
– На каких условиях вы сговорились с тюрками?
– Прости, шисюн, но подробности я оставлю при себе.
– А если я воспротивлюсь?
Тот промолчал.
– Если воспротивлюсь, – неумолимо начал Шэнь Цяо, – ты тут же посадишь меня под замок в какой-нибудь из павильонов. Я буду настоятелем лишь на словах, притом заточенный в четырех стенах и света белого не видя, и все для того, чтобы я не мешал твоим великим замыслам… Не так ли?
Его догадку снова встретили красноречивым молчанием.
Шэнь Цяо тяжко вздохнул и печально заметил:
– В
