на ногах.
От того, что отразилось на лице брата по учению, у Юй Ая сжалось сердце, однако отступить он не пожелал. Более того, он решил внести ясность в свои взгляды, а потому повторил еще раз:
– Послушай меня, шисюн, никто не жаждет совершенного уединения и полной отрешенности. Несомненно, школа Сюаньду – лучшая среди даосских, и мы в силах поддержать просвещенного государя, чтобы с его помощью распространить наше учение по всему свету. Так зачем нам уподобляться отшельникам, сидящим в глуши? Почти все на горе Сюаньду пришли к этому выводу. Противиться лучшей доле? Не слишком ли наивно, шисюн?!
Но Шэнь Цяо его доводы не принял. Глубоко вздохнув, он горько посетовал:
– Ты уже сговорился с Кунье, а он из тюрок. Разве это не означает, что ты попросту поможешь им захватить Центральную равнину и отобрать наши исконные земли хуася!
– Разумеется, нет! – возмутился Юй Ай. – Наш сговор с Кунье – лишь часть моего замысла, о чем я уже упоминал. И как бы мне ни хотелось открыть нашу школу миру, но я не намерен поддерживать их завоевания! Они свирепы и жестоки, кого из них можно назвать просвещенным государем?
Шэнь Цяо нахмурился: в голове его все перемешалось, однако он смутно чувствовал, что Юй Ай замыслил что-то грандиозное, а что именно, уяснить пока не мог.
– Ты вернулся к нам, – тем временем продолжал Юй Ай, – и, несмотря на разногласия, мы еще можем остаться близкими друзьями… нет, родными братьями, между которыми нет неловкости и недомолвок. Да и куда ты подашься? Видишь ты худо, от полученных тяжких ран еще не оправился. Боюсь, восхождение на гору отняло у тебя немало сил и времени, ты измучен, долгого пути тебе не выдержать, так зачем тебе уходить? Оставайся здесь, гора Сюаньду – твой дом.
Шэнь Цяо медленно покачал головой:
– Ступай своим великим путем, а мне уж позволь довольствоваться узенькой доской, перекинутой через ручей. На роль марионетки-чжанцзяо я не гожусь. И впредь не…
Он осекся. Ему хотелось сказать шиди что-нибудь жестокое, чтобы одним словом разорвать былую крепкую дружбу, однако перед ним вдруг встали картины их общего детства, юности и взросления, и такие яркие и живые, что у него захватило дух. Шэнь Цяо запоздало понял, что жестокими словами их не стереть. Глубоко вздохнув, он передумал что-либо говорить и, плотно сомкнув губы, отвернулся, собираясь уйти.
И если раньше Юй Ай побоялся бы его останавливать, поскольку Шэнь Цяо был лучшим из лучших учеников Ци Фэнгэ, унаследовавшим невероятное мастерство учителя, то теперь опасаться было нечего – уж слишком он стал немощен. К тому же сам Ци Фэнгэ, прославленный мастер боевых искусств, чье имя гремело по всей Поднебесной, не брал в ученики детей с посредственным талантом: все на горе Сюаньду отличались превосходными задатками и хорошо освоили боевое искусство. И Юй Ай не был исключением. Поэтому он легко преградил путь Шэнь Цяо – всего-то и нужно было, что шагнуть в сторону.
– Не
