style="font-size:15px;"> Несколько дней Черский ходил, как под анестезией.
Пережить ее смерть оказалось сложнее, чем вернуться с войны.
Ему случалось, конечно, терять однополчан и даже друзей. В Афганистане это происходило с тошнотворной неизбежностью. Очередная стычка, очередная дурацкая перестрелка – а потом узнаешь, что убит кто-то, кого ты пускай мельком, но приметил.
И, что особенно тошнотворно, никакой закономерности в этом не находилось. Умные и глупые, умелые и неумелые, интересные и просто мудаки – пуля находила их совершенно случайно, без любой закономерности. Словно кто-то тыкал в тело иголкой – вроде бы не смертельно, но очень больно.
А внутри головы висела, густая и едкая, как стена табачного дыма, мысль о том, что раз это случилось с ними – то рано или поздно случится и с тобой, таким замечательным. И ты тоже разбросаешь свою жизнь по жадному песку Афганистана.
Дураки тоже погибали стабильно, но своим, дурацким способом – обычно это случалось на привалах, по причине идиотских выходок. Вроде попытки потрогать местную ползучую живность или постучать камнем по сигнальному патрону.
Позже, уже после войны, Черский читал в газете, в которой сам же и работал, что ужасная советская власть положила в Афганистане целых 15 тысяч человек. Даже не верилось, что так мало. По меркам даже Великой Отечественной, это сущая ерунда, одна неделя «боев местного значения с незначительными изменениями по линии фронта».
Хотя, скорее всего, он не понимал до конца, дислоцированный в столичном и модном Кабуле, насколько мало на самом деле они контролируют – фактически это были только Кабул, Мазари-Шариф, другие крупнейшие города (некоторые целиком, некоторые, как тот же Кандагар, только по центру) и еще неправильный прямоугольник шоссе, который их соединял.
К тому же на многие операции посылали местную армию. Сколько положили местных – уже и не посчитаешь. Вполне обычным было, что один служит у наших, а его двоюродный брат у душманов – и если случайно пересекались на базаре в каком-нибудь Кандагаре, эти бородачи тут же начинали хвастаться один перед другим оружием и довольствием.
Но раскаленное афганское небо осталось далеко позади. А самая страшная бойня поджидала его в родном городе и в наше сравнительно мирное время.
Хотя какое оно мирное. В одном Питере, говорят, за год отстреливают пять тысяч коммерсантов. По всей России наберется на полноценный Афганистан – но дела до этого печальникам за народные судьбы, конечно же, нет. Эти хорошо устроились, у них крыша иностранная, и они уверены, что в случае чего за них впишется Шестой флот.
…А самая страшная потеря ждала его здесь. Когда дым прошлого рассеялся и он был совершенно уверен, что оставил все позади. Теперь ему было ясно, что все эти мысли о неизбежном расставании были попыткой просто заклясть реальность, сочинить такую фантазию, которая точно не сбудется.
Но реальности не было дела до его магии. Точно так же, как пулям афганских душманов не было дело до умственных способностей тех, чьи тела они рвали на куски. Все сбылось, они расстались
