кино в большом гулком зале.
Примерно так я видела бы мир, если бы легла на пол, надела очки, резко усиливающие контраст цветов, поверх очков взяла бы снайперский бинокль, а вдобавок еще нацепила вдовью вуаль на манер шор для лошади.
Ласка – мелкий зверек, в несколько раз меньше домашней кошки, «крыса-переросток», как шутил мой брат. Но, смешно сказать, я внутри крошечной ласки чувствую себя человечком на фоне корабля.
Песчинкой. Искрой разума. Точкой, в которую сжато «я»; а вокруг – воздух, вокруг – пустота.
Я чуяла, как запах плюшек щекочет звериный нос, а за ним приходит лавина других, новых запахов. Я чувствовала, как холодит подушечки лап пол. Но все это было как-то далеко, не по-настоящему, не со мной.
Ласка легкими прыжками добежала до дверей, пролезла под рядом шерстяных занавесок, закрывающих дверной проем, нырнула в сугроб. Застряла в нем, повертела хвостом, замолотила лапами.
Я села в туман, обхватила колени руками. Мне не было ни холодно, ни стыдно, хотя вообще-то я терпеть не могу быть голой, а от любого сквозняка мгновенно покрываюсь гусиной кожей.
Но здесь было хорошо. Зверь резвился в снегу, походя сощерился на какую-то чужую белку, проследил, как галка наворачивает в небе неуклюжие круги. Шум близкого леса убаюкивал, под снегом слышалось мирное дыхание ленивых мышей, где-то пискнула синица. Это был живой, яркий, полный звуков и запахов мир, и ласка давно тосковала по чему-то такому.
Это ее мир, не мой. Это она хочет скакать и охотиться ради забавы. А я устала от всего этого, и от разговоров про пары, и от судьбы, и от Полуночи.
Я ужасно устала быть человеком. И пока она там, я могу наконец им не быть.
Туман кружился: уютный, мягкий, дурманящий запахами. Его завихрения складывались в какие-то образы, за которыми мне никак не удавалось разглядеть цельной картины. Меня качало, как на волнах, в голове мутилось, а туман обнимал меня, и это было так хо-ро-шо…
Я закрою глаза только на минутку, пообещала себе я.
Они приезжают вдвоем.
Если бы я не знала, я бы приняла их за кошек: такие же точеные, ленивые движения, пропитанные вальяжной грацией. Одна уже почти седая, желтоглазая, одета богато; вторая – лет на пять меня старше, в штанах и с пистолетом.
Обе обвешаны артефактами так, что озоновый запах лезет в нос. У обеих на груди, под воротником, крупные кованые знаки с волчьей головой.
Папа склоняет перед ними голову, а мама суетится и от этого проливает чай мимо чашки.
Гостьи смотрят снисходительно. Я стою в центре комнаты и не знаю, куда от них скрыться.
– Принято думать, – говорит мне старшая певуче, когда дежурные приветствия произнесены и родители оставляют меня с ними наедине, – что ласка – милая, симпатичная зверушка, нечто вроде котенка. Но знаешь ли ты, что ласка способна задушить гуся и отбиться от коршуна, правит лошадьми и частенько убивает для развлечения?
Я молчу. У меня никогда не было
