снова зазвенело, заскрежетало, до меня долетело робкое эхо заклинаний – мои пальцы сами собой сжались в кулаки, – и я припустила бегом.
Не в переулок, нет, – я же не дурочка.
Поскользнулась, чуть не упала, с трудом выровнялась. Вскарабкалась по заснеженной лесенке. Дверь телефонной кабины замело и приморозило, я какое-то время пыталась сбить лед ботинками, сдалась и кое-как заговорила на словах – пар поднялся горячим облаком. Стянула варежки, сорвала трубку и с силой вжала в корпус крупную красную кнопку экстренных служб.
Гудок. Пауза. Гудок.
Ноги вытанцовывали нервную чечетку.
– Шестое отделеение, сержант Глес Дорика, где вы находитесь, что у вас случилось?
Как он может быть – на такой-то работе – таким спокойным?!
– Я на Вальсовом мосту. – Голос не слушался. – На углу набережной и переулка Тореза что-то… взорвалось. Пахнет кровью и адреналином.
Полицейский задал мне еще какие-то вопросы, я кое-как на них ответила.
– Оставайтесь на месте, – сурово велел мне сержант. – Наряд прибудет в течение десяти-пятнадцати минут.
Пятнадцать минут!
За пятнадцать минут можно принять корону Полуночи, или поймать своего зверя, или утонуть в горной реке. Что уж говорить о том, чтобы убить одного там двоедушника!
«Ты сошла с ума», – сказало что-то внутри меня. Просто придурошная. Тебе сказали оставаться на месте, а ты что придумала, самоубиться? Ты так старалась проложить свою собственную дорогу, – и все для того, чтобы просто взять и глупо подохнуть, да?
Я даже не отмахивалась от этих мыслей, они просто летали вокруг и гудели, как помойные мухи, мерзкие и бессильные. Все мое внимание занимали карманы и сумка.
Не может же быть такого, чтобы у артефактора не нашлось ничего полезного?
Запутавшись в застежках, я выругалась, высыпала вещи прямо на снег. Разворошила ладонями – где я успела потерять варежки?
Пучок проволоки. Блюдце. Полная нитка крупных бусин красного граната. Неограненный турмалин не слишком высокого качества. Перья. Бытовой клей. Стеклорез с алмазным напылением.
У меня отчаянно дрожали руки, но стоило коснуться инструментов, и панический мандраж отступил. Я всадила в турмалин чары; расстелила на мосту шарф, ссыпала гранат на край и криво-косо вычертила знаки; губы будто сами вспомнили слова, которыми Арден создал огурец с глазами, и заковали ими бусины в шары ледяной брони.
Это все заняло, может, минуту или полторы.
Старшая ласка, та, что представилась в мастерской Матильдой, говорила: мол, ласки – они находчивые. Если очень надо, ласка сошьет парашют из мужской рубашки и такой-то матери, десантируется на врага и разгрызет ему горло зубами.
Тогда, шесть лет назад, я подумала: Полуночь, какой ужас. И что же, кто-то может подумать, что это – про меня?
Но нужно, кажется, признать: она не во всем ошибалась.
В
